Спираль на старой плите раскалялась неравномерно, мигала, то затухая, то снова краснея, будто не желала работать, как и вся эта придорожная забегаловка на трассе. Валентина в застиранном, когда-то белом, а теперь сером фартуке, склонилась над рыбой, которую только что вывалила на изрезанную столешницу из старого ящика со льдом. В ней едва угадывался морской окунь, он уставился в потолок — единственным оставшимся на месте мутным глазом.
Его взгляд безразличный, отживший был созвучен этому месту. За спиной хлопнула дверь, и на кухню ввалился Пётр Семёнович, хозяин заведения, в котором с недавнего времени работала Валентина. Громоздкий мужчина с пузом, как бочка, и лицом, всегда пунцовым, будто он ежедневно варился в собственных ругательствах и брызжущей слюне.
«Где она?», — рявкнул он, оглядываясь по сторонам. Увидев Валентину, ткнул в неё пальцем. «Ты! Ты у нас тут вроде повариха, или кто ты там? Помогай-ка!» Он приблизился, угрожающий Шепелявя.
«Сегодняшний обед должен быть на ура, ясно?» — приехали киевские, из банка. Деньгами, счетами ворочают. Сказали, хотим уху и рыбу, но чтобы по-богатому.
А наш шеф-повар, прости господи, три дня как в запой ушел. Ты, последняя в строю, смотри мне, со стряпой, чтоб было съедобно, а испоганишь я тебя. Дверь вот там, помнишь?» Валентина не подняла глаз, лишь кивнула.
Петр Семенович расценил это как согласие. «Ну вот и ладненько, только живее давай. У них стол заказан на восемь, а сейчас уже половина седьмого».
Он развернулся и выкатился обратно в зал, громко матерясь на то, что «все самому, как всегда». Валентина осталась одна. На кухне было душно.
Старая вытяжка заунывно жужжала, не справляясь ни с дымом, ни с запахом пригорелого жира. На грязных полках стояли неровными рядами пыльные банки с остатками специй, засахаренный мед, какой-то пузырек без этикетки и затвердевший лимон с побелевшим боком. Все это было настолько далеко от того, где она когда-то работала, что даже было не смешно.
А ведь не так уж и давно ее жизнь была совсем иной. В Эксон-Провансе, среди утонченных улиц и благоухающих садов, она управляла собственным рестораном. Белоснежные скатерти, серебряные приборы, шелест тонкой речи – все это было привычной декорацией будней.
Столики бронировались за месяцы вперед, а ее имя звучало на французском с едва скрытым восхищением. В «Le Papillon» Валентине аплодировали стоя, а однажды гастрономический журнал даже посвятил ей разворот. Сенсация среди женщин-шеф-поваров Валентина Морозова, украинка, покорившая Прованс…
Но вся эта слава, как оказалось, стояла на пороховой бочке. Когда ресторан сгорел, не осталось ничего, лишь обугленные стены и пустота. Формально ущерб должен был покрыть страховой договор, но все бумаги были оформлены на мужа-француза.
Тот, не теряя времени, обналичил выплату, купил билет и исчез. «Барселона» приняла его с распростертыми объятиями, а Валентине не осталось даже слов. Он не отвечал на звонки, прятался от адвокатов, попросту исчез как дым.
А прежде чем мы продолжим, представлюсь. Меня зовут Юра Неба. И я написал эту трогательную историю именно для вас.
Напишите в комментариях страну и город, откуда вы меня слушаете. А я желаю вам приятного прослушивания. Сгорел не только ресторан.
Сгорела ее прежняя жизнь. Все, что было нажито годами, исчезло за несколько часов. Вместе с деньгами ушли и имя, и репутация.
Она пыталась хоть что-то спасти в пожаре. И как напоминание, на ее лице остались ожоги, не критичные, но заметные. Раньше ее лицо украшало рекламные афиши и страницы глянца.
Теперь на него смотрели с вежливым сочувствием, от которого хотелось провалиться сквозь землю. Она вернулась на родину. В столичных ресторанах ей вежливо отказывали.
«На кухне, пожалуйста, но не в зал», говорили менеджеры ресторанов, не глядя в глаза. Унижение за унижением, взгляд за взглядом. И она сдалась.
Не было больше сил кому-то что-то доказывать. Ей хотелось только тишины. Так она оказалась в провинции, у сестры.
Сюда не доходили гастрономические журналы. Здесь ее никто не знал. Кафешка у трассы, в котором она сейчас работала, предназначалась не для гурманов.
Сюда заходили купить сигарет или спросить, где ближайшая заправка. Сестра, пожав плечами, сказала просто, «Потерпи, сестренка. Все образуется, ты только не сиди на месте.
Иди подработай немного». И теперь вот она стояла здесь, в жаркой, закопченной кухне. Перед ней лежала рыба, часы неумолимо шли к восьми, а где-то в зале сидели важные гости и заведенный грубиян-начальник, требующий от нее сверх того, на что ее нанимал.
Она опустила руки в холодную воду и медленно, почти торжественно, начала чистку, как в те времена, когда училась в Лионе, у строгого шефа, что не терпел спешки и при этом требовал результата. Движения были точными, выверенными. В ее руках даже старая затупленная рыбочистка слушалась.
Руки мерзли, но она не замечала. Все ее внимание было приковано к работе. Она искала взглядом приправы, лавровый лист, перец, что угодно для бульона…
Перебирала пыльные банки, щурилась на надписи, открывала крышки, обнюхивала содержимое. В этот момент в проеме кухни показался молоденький официант. «Ого, тетя Валь, готовишь?», — нерешительно сказал он.
«Что-то нужно?». «Лавровый лист, перец, если есть», — ответила Валентина, вытягивая шею и не отвлекаясь от осмотра полок. Парень подошел ближе, оглядел полки и, не дожидаясь вопроса, заговорил, будто выговаривался после долгой смены без нормального собеседника.
«Где-то тут был, только Саня наш все перепутал, как обычно. У него вечно бардак. Никто, кроме него, не знает, где что лежит.
А сейчас его и вовсе нет, и не дозвонится главное. Как после дня рождения запил, так уже третий день пошел. Шеф с ума сходит.
Клиентов почти нет, а у нас тут ни заказов, ни чаевых. На кухне глухо, в зале тишина. Хоть стой, хоть падай.
С ним хоть позубоскалить можно было, а сейчас одна скукотища». Пока он болтал, Валентина молча перебирала банки. Нашла в одной засохшие лавровые листья, в другой — перец.
Выпрямилась, взглянула на болтливого помощника. «Есть», — сказала она спокойно. — «Но мне еще необходимо белое сухое вино.
Сорт — неважно, лишь бы не сладкое. И — лимон свежий, без плесени». Парень вспыхнул.
— Да откуда тут? — Ну, я попробую достать. Он выскочил из кухни. Валентина тем временем кипятила воду с кореньями, не просто бульон, а основу.
В дело пошли луковицы, которые предыдущий повар выкидывал. Снаружи порченые, но внутри крепкие. Она знала, как вытащить из них все лучшее.
Веточка подвядшего укропа, немного желтого перца. И вдруг воздух кухни наполнился запахом, который не знал никто в этом здании последние лет десять. Официант вернулся запыхавшийся, протягивая бутылку и лимон.
— Нашел. — Умница. — Спасибо.
— с едва заметной улыбкой кивнула Валентина. Восемь ровно. За столом в глубине зала сидели шестеро мужчин в темных костюмах, но без галстуков, и переговаривались.
Разговор шел негромкий, деловой. Один из них, самый старший, листал распечатанную карту с красными пометками. — Тут, у поворота на объездную, хороший участок…
Рядом трасса, вода есть, электричество тоже. Тихо, но с нажимом произнес он. — Да, но подъезд узкий.
Фура не развернется. — возразил второй. — Мэрия обещала дать добро на расширение подъездной дороги.
— вмешался третий. — Там, говорят, местный владелец, Петр, может уступить часть земли. С кафе, правда, барахло, но место, вон, посмотри, на виду.
Петр Семенович, стоявший у двери, тут же подался вперед, подобострастно улыбаясь. — Господа, ну наконец-то. Добро пожаловать.
Слышал, у вас серьезные планы. И это правильно. Место у меня лучшее, не то что у других.
Участок ровный, вид шикарный, поток, как на столичной кольцевой. Да я тут каждый кирпич сам перекладывал. Кафе работает стабильно, кухня — на высшем уровне, повара у меня как в лучших домах Парижа.
Проговорил он, смачно прищелкнув языком и расправив грудь. Инвесторы переглянулись. Один из них покосился на облезлые стены, другой заметил облупленную вывеску, третий поднял брови.
— Да, видок у вас тут, конечно. Ну, насчет кухни мы еще посмотрим. Сухо сказал самый старший.
— Конечно, конечно. Я все приготовил. Засуетился Петр.
— Сегодня в меню уха по-семейному и запеченная рыба. Сам лично проконтролировал. Сейчас принесут.
Пальчики оближете. Он хлопнул в ладоши. — Несите первое.
Быстро. Официант забежал на кухню и как будто пропал. Петр Семенович вскочил и стал нервно вышагивать по залу.
Он сделал ставку и боялся проиграть. Наконец официант появился с подносом. Мужчины, одетые в дорогие пиджаки, прихлебывали уху ложку за ложкой и молчали.
Один нахмурился, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Другой поднял брови, медленно кивнул, отпил воды и произнес. — Это интересно.
Они начали шептаться, переглядываясь. Кто-то посмотрел в сторону кухни и, наконец, один, маложавый, вдруг повернулся к владельцу кафе. — А кто у вас готовит? Петр пробормотал.
— Да, тетка одна, помогайка, родственница продавщицы. — Позовите ее. На кухню ворвался Петр Семенович, как ошпаренный…
Глаза налились яростью, лицо пошло пятнами. — Ты что там наварила, ведьма? — прошипел он, подлетая к Валентине. — Они там сидят, рожи кривят, молчат.
Ты чем их накормила, а? Он замахнулся, будто собирался ударить, но лишь с шумом хлопнул по стене ладонью рядом с ее головой. Валентина инстинктивно сжалась, не проронив ни звука. Его дыхание было тяжелым, с перегаром, в голосе — яд.
Он схватил ее за локоть и резко подтолкнул к двери. — Иди, позорница! — прошипел он ей прямо в ухо. — Господа просят.
Выворачивайся теперь сама. Валентина вытерла руки полотенцем и вышла в зал. Он встретил ее тишиной.
Валентина сделала шаг, и по залу прокатился едва различимый вздох, как если бы кто-то одновременно удивился и пожалел. Ее искалеченное лицо освещал жесткий верхний свет, и каждый мог разглядеть бледный след ожога, тянувшийся от скулы к шее. Но взгляд ее был спокоен, усталый, но ровный.
Молодой мужчина в конце стола поднялся первым. — Вы готовили эту уху? — спросил он заинтересованно. Она кивнула.
Это было, он замялся, подбирая слово. Поразительно! Такой чистый вкус, прозрачность, ничего лишнего. Я бы сказал, как воспоминание о детстве, которое ты не прожил, но хотел бы в нем оказаться.
Тут встал старший мужчина, тот самый, что держал карту. Он размашисто зааплодировал. Громко.
Остальные мгновенно подхватили. Петр Семенович застыл у стены, побледнев. Он выглядел так, будто земля под ним слегка покачнулась.
Старший мужчина с сединой на висках, прищурился. — Простите, вы не… — случайно не Валентина Морозова? — Ле Папион? Она на секунду замерла, потом едва заметно кивнула. — Да, это я. Была.
— Да вы что! — восхищенно воскликнул он. — Там же было филе морского черта с лавандовым соусом. Я до сих пор помню этот вкус.
Я там делал предложение своей будущей жене. Это вы? Она снова кивнула, чуть смущенно. Мужчины аплодировали.
— Это лучшая уха, что я ел за 20 лет. — Скажите… Он взглянул на нее серьезно. — У вас есть работа? Петр Семенович попытался вклиниться.
— Ну, как бы, она у нас… Но Валентина уже смотрела на инвестора. А он продолжил. «Мы запускаем в Киеве новый гастрономический проект…
Авторский ресторан в центре, под закрытым брендом, не просто Бестроу. И нам нужен не просто шеф, а имя, душа, понимаете? Хотите возглавить кухню?» Петр Семенович, до этого маячивший неподалеку, не выдержал и ринулся к столу, натянуто улыбаясь, словно все происходящее касалось прежде всего его. «Господа! Ну, раз уж так все прекрасно обернулось, может, обсудим и мое предложение по участку.
Я, между прочим, тут все держу. И здание мое, и земля моя, и кухня моя, и эта кухарка тоже моя». Выпалил он, стараясь говорить уверенно, но голос выдавал напряжение.
Старший из инвесторов, не торопясь, поднял взгляд. Он изучал лицо Петра так, будто только сейчас по-настоящему увидел, кто перед ним стоит. «Кухня может быть и ваша, да эта замечательная женщина уже нет», произнес он спокойно, но с таким весом, что тишина в зале стала ощутимой.
Он повернулся к своим коллегам и, сделав паузу, добавил. «Думаю, мы нашли все, что искали. Никакого повода связываться с этим заведением я не вижу».
Другие ему кивнули. Молодой инвестор, не удостоив Петра даже взглядом, обратился к своему помощнику. «Сделайте предложение по выкупу, минимальное.
Он подпишет, как только поймет, что единственная ценность этого места уже ушла. Пусть получит свои копейки. Нам не нужна его кухня, команда и он.
Понятно? Без него». «Но…», — начал было Петр, но его голос моментально утонул под тяжестью взгляда мужчины с сединой. «Без него», — повторил тот коротко и твердо.
Затем он медленно повернулся к Валентине и, смягчив взгляд, кивнул ей с почтительной теплотой. «Госпожа Морозова, пора начинать наше дело». Через неделю Валентина ехала в поезде.
За окном чередовались поля, проселки и редкие деревенские домики с покатыми крышами, теряющимися в осеннем тумане. Впереди ее ждала новая, неизвестная, но захватывающая. Позади остались копоть, грохот кухонной утвари, резкие голоса и чужая грубость, которую приходилось терпеть изо дня в день.
Она сидела у окна, сжав в пальцах батистовый платок и думала о том, как странно иногда выстраивается путь. Каким путем нужно пройти, чтобы снова встретиться с собой? Не с той, прежней, уверенной, знаменитой, сияющей на страницах журналов, а с той, что встает снова на ноги тихо, уверенно и неумолимо. Перед глазами снова всплыл тот памятный день в придорожной кафешке…
Молоденький официант, тот самый, что бегал за вином и лимоном, догнал ее у выхода, волновался, говорил сбивчиво, но с неподдельным восторгом в голосе.
«Жаль, что вы уезжаете, а я, я теперь хочу тоже, не знаю как, но учиться готовить, как вы, чтобы все вокруг восторгались». Она улыбнулась, погладила его по плечу и пожелала удачи.
Тогда он растерянно кивнул, будто только что сам поверил, что можно вот так вот взять и начать что-то новое и удивительное.
Вспомнила, как перед отъездом сестра пришла проводить ее на вокзал. Молча обняла, прижала к себе, будто знала, слов не надо.
Но потом прошептала сквозь дыхание.
«Главное, не бойся больше, ты все уже пережила». У Валентины защипало в глазах, но она лишь кивнула и зашла в вагон, не оглядываясь.
Поезд мерно стучал, плавно покачиваясь.
Валентина закрыла глаза и позволила себе улыбнуться. Впереди дорога, и на душе было спокойно.