Люде от бабушки досталась старая ржавая машина…

Я пошла туда одна. Борис Григорьевич оказался пожилым, очень полным мужчиной с усталыми, но невероятно умными глазами. Он сидел в маленьком кабинете, заваленном книгами и папками.

Он выслушал меня молча, не перебивая, только иногда кивая. Я выложила перед ним все. Заверенную копию старого завещания, нотариально заверенные показания Лидии Ивановны, фотографию, диктофон, договор аренды Алины, фотографии испорченной машины.

Когда я закончила, он долго сидел, барабаня пальцами по столу. «Дело сложное», — сказал он наконец. «Очень грязное.

И противники у вас серьезные. Шевченко — это акула. Она многих съела.

И доказать в суде подделку подписи и моральное давление на вашу бабушку будет почти невозможно. Они все обставили грамотно». Мое сердце упало.

Неужели и он скажет, что все безнадежно? Но, продолжил он, и его глаза блеснули. У них есть слабое место. Жадность.

И самоуверенность. Они думали, что вы — никто. Что вас можно раздавить и не заметить.

И они наделали ошибок. Он взял в руки договор аренды Алины. Вот это — их главная ошибка.

Мошенничество в чистом виде. Получение денег за актив, право на который оспаривается. Это уже не просто гражданское дело.

Это уголовщина. И мы будем бить именно сюда. Он встал и прошелся по кабинету.

«Мы подадим два иска. Первый — гражданский, о признании второго завещания недействительным и восстановлении ваших прав на наследство. Мы приложим все ваши доказательства.

Скорее всего, в первой инстанции мы его проиграем. Но это неважно. Наша цель — не выиграть сразу, а запустить процесс.

Заставить их нервничать, дергаться. А второй иск? А второй — заявление в прокуратуру по факту мошенничества. С договором Алины, с ее показаниями, с выписками о переводе денег.

И вот это им уже не понравится. Потому что здесь речь пойдет не о деньгах, а о свободе. И Шевченко, при всей ее влиятельности, очень не любит светиться в уголовных делах.

Она начнет давить на вашего брата, чтобы он решил вопрос. А ваш брат, судя по вашему рассказу, человек импульсивный и не очень умный. Он начнет делать еще больше ошибок».

Я слушала его, и у меня впервые за все это время появилось ощущение, что я не одна, что рядом со мной профессионал, который знает, что делает. Я берусь за ваше дело, сказал Борис Григорьевич. Но это будет долго.

И тяжело. Будьте готовы к грязи. Они будут выворачивать наизнанку всю вашу жизнь.

Искать компромат. Давить на свидетелей. Я готова, ответила я. И началась долгая, изматывающая судебная тяжба.

Все было именно так, как предсказывал Левчук. Наш гражданский иск сначала даже не хотели принимать. Потом приняли, но заседания постоянно переносили.

Адвокаты со стороны Олега заваливали суд бессмысленными ходатайствами, затягивая процесс. Олег и Шевченко действительно начали кампанию по моей дискредитации. В желтой прессе появились статейки о том, что я – психически неуравновешенная особа, которая преследует своего успешного брата.

Что я связана с криминальными элементами, которые хотят отнять у него бизнес. Они даже нашли каких-то моих бывших коллег, которые за деньги рассказали, что я всегда была странной и конфликтной. Они давили на Алину.

Ей звонили, угрожали. Предлагали деньги, чтобы она отказалась от своих показаний. Но она держалась.

Она оказалась на удивление стойкой. «Я пойду до конца», сказала она мне. Они пытались давить на Лидию Ивановну.

К ней в пансионат приходили какие-то люди. Представлялись социальной службой, пытались ее запугать. Но тут вмешался Левчук.

Один его звонок куда следует, и визиты прекратились. Тяжелее всего было с Димой. Олег продолжал обрабатывать его.

Рассказывал, что я сошла с ума, что меня используют. Присылал ему деньги, оплачивал учебу. И Дима, он был растерян.

Он звонил мне, спрашивал, зачем я все это делаю, зачем позорю семью. «Мам, дядя Олег говорит, что если ты не прекратишь, он будет вынужден подать на тебя в суд за клевету. И тебя могут посадить».

«Дима», отвечала я ему спокойно. «Просто подожди. Скоро ты все поймешь».

Это были самые тяжелые разговоры в моей жизни. Но я верила, что правда в итоге победит. Прошло несколько месяцев.

Наступила зима. Я жила на бабушкины деньги, которые таяли с каждым днем. Левчук работал почти бесплатно, за идею, но судебные издержки, экспертизы, все это стоило денег.

Я начала искать подработку. Бралась за любую работу, рисовала какие-то макеты для мелких фирм, верстала буклеты. Это были копейки, но они не давали мне сидеть сложа руки.

А потом лед тронулся. Заявление в прокуратуру, которое мы подали, дало свои плоды. Олега вызвали на допрос.

Сначала одного, потом вместе с Шевченко. Левчук через свои каналы узнал, что разговор там был жесткий. Им ясно дали понять, что дело пахнет керосином, и если они не урегулируют вопрос с потерпевшей, то есть со мной, дело может дойти до реального обвинения.

И Олег запаниковал. Он сделал то, чего от него ждал Левчук. Он попытался решить вопрос.

Он позвонил мне. Впервые за все это время. «Чего ты хочешь?» – спросил он без предисловий.

Голос у него был злой, но в нем слышались панические нотки. «Я хочу то, что принадлежит мне». «Хорошо», – процедил он.

«Сколько?» – «Назови сумму. Я заплачу тебе, и ты заберешь все свои заявления. И исчезнешь из моей жизни навсегда».

Он предлагал мне деньги. Откуп. Он думал, что все дело в деньгах…