Люде от бабушки досталась старая ржавая машина…

На втором этаже дверь соседки, бабы Кати, была приоткрыта. Наверное, услышала крики. Когда я проходила мимо, щель захлопнулась.

Еще один щелчок. Еще одна закрытая дверь. На улице было сыро и промозгло.

Фонарь тускло освещал наш двор, заваленный мокрыми листьями. Я дошла до ряда гаражей. Наш, самый дальний, с проржавевшими воротами.

Саша когда-то повесил на них огромный амбарный замок. Ключи, где ключи? Я сунула руку в карман пальто. Пальцы нащупали холодный металл.

Не те ключи. Это были ключи от бабушкиного запорожца, которые мне вручил нотариус. Они были старые, тяжелые, на одном кольце.

Один от зажигания, другой, поменьше, видимо, от дверей. А от гаража? Я вспомнила, что связка всегда висела на гвоздике в прихожей. Я ее не взяла.

Господи, какая же я дура. Я села на мокрую скамейку у подъезда, поставив сумку рядом. Что делать? Вернуться? Позвонить в дверь и попросить у Саши ключ от гаража, в котором стоит мое наследство.

Одна мысль об этом вызывала приступ тошноты. Представить его ухмылку, его унизительные слова, нет. Никогда.

Я сидела, тупо глядя перед собой. Дождь усиливался. Пальто промокало.

Холод пробирал до костей. Я достала телефон. Экран засветился, показывая фотографию нашего сына.

Дима. Ему 21, он учится в Киеве. Звонить ему? Рассказывать, что отец выгнал меня на улицу из-за ржавой машины? Обрушить на него все это? Нет.

Он и так еле сводит концы с концами, подрабатывает по ночам. Я не могу взвалить на него еще и это. Подруги? Оля вся в детях и проблемах со свекровью.

Наташа сама недавно развелась, живет с мамой в однокомнатной квартире. Обременить их своим появлением посреди ночи? Стыдно. Невыносимо стыдно.

Я просидела так, наверное, час. Замерзла окончательно. Нужно было что-то решать.

И тут в голове промелькнула мысль. Гараж. Замок.

Саша всегда говорил, что этот замок, китайское барахло, для вида. А сбоку, у дальней стены, доски в обшивке давно прогнили. Может быть, я поднялась и побрела обратно к гаражам.

Попробовала подергать замок, он висел мертво. Тогда я обошла гараж сбоку. Там в темноте, нащупала стык досок.

Одна из них действительно подалась. Я потянула сильнее, не обращая внимания на занозы, которые впивались в пальцы. Доска с тихим треском отошла.

Образовалась узкая щель. Я с трудом протиснулась внутрь. В гараже пахло сыростью, бензином и мышами.

Было абсолютно темно. Я включила фонарик на телефоне. Луч выхватил из темноты силуэт, накрытый брезентом.

Вот оно. Мое наследство. Я подошла и откинула тяжелую, пыльную ткань.

Под ней стоял он. Бабушкин запорожец. Синий.

Когда-то, наверное, он был ярким. Сейчас краска потускнела, местами вздулась пузырями, проступила ржавчина. Хромированные детали покрылись мутным налетом.

Одно колесо было почти полностью спущено. Выглядел он жалко. Точно так же, как я себя сейчас чувствовала.

Я дернула ручку двери. Она подалась с противным скрипом. Я села на водительское сидение.

Пружины протестующе заскрипели. В салоне запах был еще гуще, старый дерматин, пыль, и что-то неуловимо знакомое, бабушкино. Может, это просто моя фантазия.

Я положила руки на руль. Он был ледяной, как все, что осталось в моей жизни. Я уронила голову, и все прорвалось.

Тело трясло от беззвучного рыдания. Это была не просто боль, это был итог. За квартиру, за унижение, за все 20 лет.

Все, что я сдерживала, вышло наружу в этой гнилой машине, в мертвом гараже, где никто не видел и не слышал. Сколько я так сидела, не знаю. Телефон в кармане завибрировал.

Я достала его, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Сообщение от Саши. Сердце екнуло.

Может, одумался? Я открыла сообщение. Всего три слова. Ключ от гаража под ковриком.

И все? Не прости, не вернись. Просто констатация факта. Он даже не вышел.

Просто бросил мне ключ, как собаке кость. Чтобы я могла забрать свой хлам и убраться окончательно. Эта последняя капля унижения придала мне сил.

Злость оказалась сильнее отчаяния. Я вылезла из машины. Выбралась из гаража через ту же щель.

Подошла к подъезду. Приподняла грязный резиновый коврик. Под ним действительно лежала связка ключей.

Я вернулась, открыла замок и распахнула ворота. Свет фонаря упал на бабушкин запорожец. Колесо спущено, мотор мертвый.

Но отступать некуда. В салоне я нашла ручной насос, старый, советский. Подсоединила и начала качать.

Ладони горели, спина ныла, но я продолжала. В этом тупом, ритмичном движении было что-то успокаивающее. Колесо немного надулось, ехать, может быть, и можно.

Я вспомнила, как дед учил меня заводить с толкача. Поставила на вторую передачу, начала толкать. Машина не двигалась.

Снова, она чуть подалась. Еще. Метры казались вечностью.

Наконец я запрыгнула, бросила сцепление. Тишина. Еще раз.

Ничего. На третий, мотор вздрогнул, закашлял, выдал облако сизого дыма и… ожил. Я сидела, вцепившись в руль, слушая, как тарахтит эта древняя жизнь.

Он мой. Моя рухлядь. Моя надежда.

Затарахтел, затрясся, но заработал. Я сидела, вцепившись в руль, и слушала этот грохот. Это был самый прекрасный звук, который я слышала в своей жизни.

Звук надежды. Я не стала медлить. Забросила сумку на заднее сидение, закрыла гараж и поехала.

Куда, я не знала. Просто прочь от этого дома, от этой жизни. Фары светили тускло, выхватывая из темноты лишь небольшой кусок дороги.

Дворники скрипели по лобовому стеклу, с трудом смахивая дождь. В салоне пахло выхлопными газами. Я выехала на проспект.

Город спал. Редкие машины проносились мимо, обдавая мой ржавый запорожец фонтанами воды. Я ехала, подчиняясь какому-то инстинкту.

Просто вперед. Подальше от всего. Я не плакала.

Внутри была выжженная пустыня. Только руки на руле немного дрожали. Этот старый, скрипучий, вонючий автомобиль был единственным, что у меня осталось.

Единственная вещь в этом мире, которая была по-настоящему моей. Мое наследство. Мое проклятие.

И, может быть, мое единственное спасение. Я ехала, сама не зная куда. Просто вдавила педаль газа, насколько позволял этот древний мотор, и смотрела вперед.

Руль дрожал в руках, и вся машина вибрировала, будто собиралась развалиться прямо на ходу. Каждый стык на асфальте, каждая выбоина отдавались во всем теле. Грохот стоял такой, что я не слышала собственных мыслей, и это было даже к лучшему.

Мысли были плохие, липкие, как эта осенняя грязь. Городские огни остались позади. Я выехала на загородное шоссе…