Люде от бабушки досталась старая ржавая машина…

Темное и почти пустое. Лишь изредка навстречу проносилась фура, ослепляя меня на секунду своими мощными фарами и обдавая волной ледяной воды. После нее мой запорожец казался еще более жалким, а его тусклый свет – почти бесполезным.

Я видела только небольшой кусок дороги перед собой, все остальное тонуло в непроглядной темноте. Дождь все шел, и старые дворники, с противным скрипом, размазывали по стеклу грязь, оставляя мутные полосы. В салоне было холодно.

Очень холодно. Печка, конечно, не работала. Из дефлекторов дуло ледяным сквозняком, который пах сыростью и бензином.

Мое пальто давно промокло, и я чувствовала, как холод пробирается под одежду, до самых костей. Я съежилась, пытаясь согреться, но это не помогало. Зубы начали отбивать мелкую дробь.

Я ехала, наверное, час. Может, больше. Время потеряло смысл.

Бензина было, судя по стрелке, которая дергалась где-то у нуля, совсем немного. Нужно было где-то остановиться. Переждать.

Подумать. Хотя это последнее, чего мне хотелось. Справа я увидела съезд на проселочную дорогу, ведущую в лес.

Кажется, я знала это место. Летом сюда приезжали на шашлыки. Сейчас здесь не было ни души.

Я свернула, машина подпрыгнула на ухабах, и я проехала еще метров сто вглубь, подальше от шоссе. Заглушила мотор. И тишина, которая наступила после оглушительного рева двигателя, показалась мне невыносимой.

Она давила на уши. Слышно было только, как капли дождя барабанят по крыше. Тук-тук-тук.

Словно отсчитывали секунды моей новой, пустой жизни. Я сидела, уставившись в лобовое стекло, за которым не было ничего, кроме темноты. И холод становился просто нестерпимым.

Он был не только снаружи, он был внутри меня. Я поняла, что если буду сидеть так дальше, то просто замерзну. Может, в машине есть хоть какое-то одеяло? Плед? Что-нибудь, чем можно укрыться? Я вспомнила, как дед всегда возил в багажнике старое солдатское одеяло.

Колючее, серое, но очень теплое. Может, оно до сих пор там? Это была единственная надежда. Я вылезла из машины.

Ноги затекли и не слушались. Воздух был мокрый, тяжелый, пахло прелыми листьями и сосновой хвоей. Я обошла машину.

Замок багажника был покрыт слоем ржавчины. Я вставила в него маленький ключ с той же связки. Он вошел с трудом.

Я попыталась повернуть, ни в какую. Ключ застрял. «Господи, ну хоть ты-то откройся!», прошептала я, обращаясь к этой железяке.

Я дернула ключ, нажала на крышку багажника. Снова повернула. Раздался громкий ржавый скрежет, и замок подался.

Я с усилием подняла тяжелую крышку. Внутри, как я и ожидала, лежал всякий хлам. Старое запасное колесо, почти истлевшее.

Набор гаечных ключей, в промасленной тряпке. Пустая канистра. Я начала шарить руками в темноте, отодвигая все это барахло.

Пальцы натыкались на холодный, скользкий металл. Одеяла не было. Конечно, его давно выбросили.

Глупо было надеяться. Я уже собиралась в отчаянии захлопнуть багажник. Как вдруг мои пальцы нащупали что-то мягкое.

Неожиданно мягкое в этом царстве железа и резины. Я включила фонарик на телефоне и посветила вглубь. В самом дальнем углу, под запаской, лежала какая-то коробка.

Прямоугольная, обитая темно-бордовым, почти черным бархатом. Бархат был старый, потертый на углах, но все равно выглядел до странности чужеродно здесь, в этом грязном багажнике. Что это такое? Я никогда не видела этой коробки раньше.

Я вытащила ее. Она оказалась довольно тяжелой. На крышке не было никаких надписей.

Только маленький металлический замочек-защелка. Я положила ее на крыло машины, смахнув с него мокрые листья. Сердце почему-то забилось быстрее.

Какое-то иррациональное предчувствие. Мои пальцы, замерзшие и непослушные, с трудом справились с защелкой. Она открылась с тихим щелчком.

Я подняла крышку. Внутренняя сторона крышки тоже была обита бархатом. А внутри, я замерла, не в силах отвести взгляд.

Сверху лежал дневник. Старый, в твердом кожаном переплете, с пожелтевшими, ломкими страницами. Я узнала его.

Это был бабушкин дневник, который она вела во время войны, будучи совсем девчонкой. Она иногда читала мне отрывки из него, когда я была маленькой. Я думала, он давно потерялся.

Я осторожно, двумя пальцами, взяла его. Под ним лежал плотный конверт. Простой, почтовый, без адреса и марок.

Но на ощупь он был толстый. Я взяла его в руки, он был тяжелым. Внутри что-то плотно лежало.

Я надорвала край. И замерла. Внутри были деньги.

Пачки денег, перетянутые обычными резинками. Пятитысячные гривны. Я вытащила одну пачку.

Потом другую. Третью. Их было много.

Я не стала пересчитывать, но на вид там была очень крупная сумма. Такая, какой у меня в руках никогда в жизни не было. Откуда? Зачем? Почему здесь, в багажнике ржавой машины? Голова пошла кругом.

Я прислонилась к машине, чтобы не упасть. Дыхание перехватило. Это было похоже на какой-то абсурдный сон.

И тут я увидела, что на самом дне коробки, под тем местом, где лежал конверт, лежит еще что-то. Сложенный в четверо пожелтевший лист бумаги. Он выглядел очень старым.

Я развернула его. Это был какой-то документ. Напечатанный на машинке, на плотной гербовой бумаге.

В углу, фиолетовый штамп нотариальной конторы и круглая печать. Но не та, которую я видела сегодня. Другая.

И город другой, не наш областной центр. А маленький районный городок, где бабушка жила после войны. Я начала читать и ничего не понимала.

Какие-то юридические термины. Но в самом верху было написано завещание. И дата.

Дата была на пять лет раньше, чем у того завещания, что сегодня зачитывал нотариус. А под этим документом лежал еще один листок. Сложенный пополам.

Обычный лист, из школьной тетради в клеточку, исписанный знакомым, бисерным бабушкиным почерком. На сгибе было написано одно слово, «Верочке». Мне.

Руки дрожали так сильно, что я едва могла удержать листок. Я развернула его. «Верочка, внученька моя.

Если ты читаешь это письмо, значит случилось то, чего я больше всего боялась. Значит меня уже нет, а ты осталась одна, без помощи». Я читала эти строки, и слезы снова подступили к горлу, но на этот раз это были другие слезы.

Не отчаяние, а чего-то другого, чего я не знала названия. Прости меня, родная. Прости, что не смогла защитить тебя при жизни.

Я стала слаба. Стара, и меня обманули. Те, кому я доверяла.

Твой брат, он не такой, каким кажется. Он пришел, когда я уже плохо соображала, и заставил меня подписать другие бумаги. Я знала, что он все у тебя отнимет.

Все, что я хотела оставить тебе, за твою доброту, за твой уход, за твою любовь. Я вцепилась в этот листок. Каждое слово отзывалось болью в сердце.

Я не могла ничего сделать. Но я смогла сделать это. Спрятать все здесь.

Для тебя. Деньги, это на первое время, чтобы ты не осталась на улице. Дневник, чтобы ты помнила, кто мы, из какого мы теста сделаны.

А тот, другой документ, это моя настоящая воля. Первая. Так что от сердца.

Я снова посмотрела на гербовую бумагу. Настоящая воля, и последняя строчка в письме. Строчка, от которой у меня по спине пробежал ледяной холод, не имеющий ничего общего с ночной сыростью.

Не верь никому, Верочка. Никому. Ищи правду.

Эта старая машина, не просто ржавое железо. Она – ключ. В ней спрятана правда, которую никто не хотел слышать.

Я стояла под дождем, посреди темного леса, освещаемая лишь тусклым светом телефонного фонарика. В одной руке у меня был колючий, пахнущий нафталином дневник, в другой – пачка денег, а перед глазами – письмо от мертвой бабушки. И этот ржавый запорожец вдруг перестал быть просто машиной.

Он стал чем-то другим. Хранилищем тайны. Последним приветом из прошлого.

И, может быть, единственным шансом на будущее. Я медленно, очень медленно сложила письмо. Убрала его обратно в коробку.

Туда же положила конверт с деньгами и дневник. Закрыла крышку. Поставила коробку на пол багажника и захлопнула его.

Звук показался оглушительным в ночной тишине. Я села обратно в машину. Холод я больше не почувствовала.

Внутри разгорался огонь. Злость, обида, недоумение – все смешалось в один тугой, горячий ком. Бабушка не предавала меня.

Ее заставили. Олег, мой родной брат. Я вспомнила его лицо в кабинете нотариуса.

Его снисходительную улыбку. Его фальшивое сочувствие. Если что будет, обращайся.

Лицемер. Вор. Я снова положила руки на руль…