Люде от бабушки досталась старая ржавая машина…

В его взгляде была какая-то жалость. Я не могу знать этого наверняка. Я не следователь.

Но за свою долгую практику я всякого насмотрелся. Бывает, что пожилые, больные люди, они становятся уязвимы. И на их решение можно повлиять.

Иногда очень сильно. Приезжают родственники, деятельные, убедительные. Привозят с собой правильного нотариуса на дом.

И человек подписывает то, что никогда бы не подписал в здравом уме и твердой памяти. Он говорил это, не глядя на меня, как будто рассуждал вслух. Но каждое его слово было прямым попаданием.

Я вспомнила визит Олега за месяц до смерти бабушки. Его шепот за закрытой дверью. То есть, ничего нельзя сделать? Спросила я, уже не надеясь на ответ.

Он вздохнул. Доказать давление или недееспособность в момент подписания задним числом, это практически невозможно. Нужны очень веские доказательства.

Свидетели. Медицинские документы. Это сложный и долгий судебный процесс.

И чаще всего, безрезультатный. Он помолчал. А потом вдруг нахмурился, как будто его осенила какая-то мысль.

Он пододвинул к себе телефон. «Знаете, ситуация не совсем стандартная. Мне нужно уточнить одну деталь.

У меня есть знакомый коллега в вашем городе. Я просто хочу проконсультироваться, вы не против?» «Нет, конечно», – растерянно кивнула я. Он набрал номер. «Михалыч, здравствуй.

Иван Петрович из Белой Церкви беспокоит. Да, я по делу. Слушай, тут у меня история одна любопытная.

Фамилия Григоренко тебе о чем-нибудь говорит?» «Да-да, те самые, что с недвижимостью в Одессе, вот. Тут ко мне их наследница приехала. Дочка, то есть, внучка.

Вера, да, именно она. Привезла завещание, которое я удостоверял пять лет назад. Нет, в реестре его, конечно, нет, я уже проверил.

Оно отменено. Просто, странно все это. Она говорит, было другое оглашение, где ей досталась только машина, да.

Я просто хотел у тебя, как у специалиста по сложным делам, спросить, не всплывало ли что-нибудь по ним в последнее время? Какие-нибудь слухи? Понял. Нет, ничего официального. Просто человеческий фактор.

Ладно, спасибо, что уделил время. Будь здоров». Он положил трубку и посмотрел на меня.

Его лицо стало еще более серьезным. Как я и думал. Ничего.

Тишина. Ваше дело закрыто, новое завещание вступило в силу. Брат, полноправный наследник.

Я сидела, оцепенев. Я не все поняла из его разговора, но одно было ясно. Он только что рассказал кому-то в моем городе о моем визите.

О том, что я приехала со старым завещанием. Он пустил круги по воде. Зачем? Зачем вы звонили? Спросила я. Иногда, сказал он медленно, глядя мне прямо в глаза, чтобы сдвинуть с места большой и тяжелый камень, нужно бросить рядом маленький камушек.

Просто чтобы посмотреть, будет ли реакция. Теперь о вашем визите знают. Не только вы и я. Посмотрим, что будет дальше.

Он аккуратно сложил пожелтевший лист и протянул его мне. Берегите этот документ. Юридической силы он не имеет.

Но моральная сила, она иногда бывает важнее. Я взяла бумагу. Пальцы больше не дрожали.

Я встала, убрала документ обратно в коробку, в сумку. Спасибо, сказала я, и пошла к выходу. Удачи вам, Вера Андреевна, услышала я за спиной.

Она вам понадобится. Я вышла из кабинета, прошла по темному коридору, спустилась по скрипучей лестнице. На улице светило солнце.

Воздух был чистый и прохладный. Я дошла до машины, села за руль. И долго сидела, глядя на это старое здание.

Я получила ответы. И одновременно, еще больше вопросов. Теперь я знала наверняка, что бабушка хотела оставить все мне.

Я знала, что Олег ее обманул. Но я также знала, что по закону я бессильна. И еще я знала, что теперь я не одна в этой борьбе.

Мой приезд сюда, этот звонок нотариуса, это был тот самый маленький камушек. И он уже летит. И я понятия не имела, какие круги от него пойдут по воде.

Но я чувствовала, скоро начнется шторм. Я завела машину и поехала прочь из Белой Церкви. Обратно, в свой город.

Туда, где меня теперь ждали не только равнодушие и презрение, но и настороженность. Я объявила войну, сама того не желая. И отступать было уже поздно.

Обратная дорога в город показалась мне еще длиннее. Солнце светило, но не грело. Я ехала и чувствовала, как внутри меня медленно, но верно закипает какая-то мутная тревога.

Слова нотариуса из Белой Церкви, «посмотрим, что будет дальше», эхом отдавались в голове. Он бросил камень в воду. А я возвращалась туда, где должны были пойти круги.

Но куда возвращаться? К разбитому корыту моей прежней жизни? В квартиру, где меня ждал только замок в двери и презрение мужа? Нет. Туда я не могла. Не сейчас.

Может, никогда. Нужно было где-то остановиться. Переночевать.

Просто забиться в угол и переварить все, что случилось. Деньги из бабушкиной коробки жгли карман. Они давали свободу, но я боялась их тратить.

Боялась, что они кончатся, и я снова останусь ни с чем. Но выбора не было. Я вспомнила про дешевые гостиницы на въезде в город, где обычно останавливаются дальнобойщики.

Привал, уют, дорожная. Названия были такие же безликие, как и сами эти места.

Я выбрала ту, что выглядела наименее убогой. Зашла в маленький холл, пахнущий дезинфекцией и вчерашним супом. Женщина за стойкой, с высокой башней из обесцвеченных волос на голове, окинула меня оценивающим взглядом.

Наверное, я выглядела подозрительно, одна, с одной спортивной сумкой, на старой развалюхе. Номер на сутки, сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Я заплатила наличными, снова чувствуя себя не в своей тарелке.

Получила ключ с огромным деревянным брелоком и пошла по длинному коридору, застеленному потертой ковровой дорожкой. Номер был крошечный. Кровать, тумбочка, стул.

Окно выходило на парковку, где стояли огромные фуры. Но мне было все равно. Главное, здесь были стены.

И дверь, которую можно было запереть на замок. Первое, что я сделала, приняла душ. Горячая вода смывала с меня дорожную грязь, усталость, но не могла смыть тревогу.

Я стояла под тугими струями и чувствовала себя такой одинокой, какой не чувствовала никогда в жизни. Выйдя из душа, я завернулась в жесткое, вафельное полотенце. Достала из сумки бархатную коробку.

Открыла. Перебрала ее содержимое. Дневник.

Деньги. Старое завещание. Письмо.

Это было все, что у меня есть. Мои сокровища. Мое проклятие.

Я снова и снова перечитывала бабушкино письмо. «Не верь никому, Верочка». Я спрятала коробку под матрас, как в плохом кино.

Легла на кровать и уставилась в потолок с желтыми разводами. Что делать дальше? С чего начинать? Слова нотариуса не давали покоя. Нужны очень веские доказательства.

Где их взять? Кто мне поможет? Я заставила себя встать. Нельзя раскисать. Нужно составить план.

Хоть какой-то. Первое. Нужно выглядеть по-человечески.

Я не могу ходить в этом старом, промокшем пальто и рваных джинсах. Люди судят по одежке, и сейчас мне нужно было, чтобы меня воспринимали всерьез, а не как городскую сумасшедшую. Второе.

Нужно найти жилье. Недорогое. Комнату, угол.

Что-то, где я смогу зацепиться на первое время. Гостиница, это не выход. Третье.

Нужно думать. Думать о словах бабушки. Машина – это ключ.

Что это значит? Я перебрала в голове все, что было в машине. Ничего. Старый хлам в багажнике, насос в бардачке.

Может, это метафора? Но бабушка не любила метафоры. Она была человеком прямым и конкретным. Я уснула тяжелым сном без сновидений, прямо в одежде.

А утром проснулась с твердым намерением действовать. Первым делом я поехала на городской рынок. Не в торговый центр, с его блестящими витринами и заоблачными ценами, а на обычный вещевой рынок.

Там, среди рядов с китайским ширпотребом, я купила себе недорогую, но приличную осеннюю куртку, темные брюки, пару свитеров. Простая, неброская одежда. Одежда-невидимка.

Переоделась прямо в машине, а старые вещи выбросила в мусорный бак. Это был символический жест. Прощание с прошлой жизнью.

Потом я купила местную газету с объявлениями. Села на скамейке в парке и начала обводить ручкой варианты – сдам комнату, сдам флигель. Цены кусались.

Но несколько вариантов на окраине города выглядели доступными. Я начала звонить. Первый же разговор оказался холодным душем.

«Девушка, а прописка у вас местная? А работаете где? А почему съезжаете? А с мужем в разводе? А дети есть?» Вопросы сыпались, как из пулемета. Я что-то мямлила в ответ. И на том конце провода вежливо прощались.

Я поняла свою ошибку. Я была никто. Женщина 42 лет, без работы, без жилья, с мутной историей.

Никто не хотел со мной связываться. После пятого такого звонка я была в отчаянии. Но потом я наткнулась на одно объявление.

Сдам комнату в частном доме. Одинокой женщине, без вредных привычек. Недорого.

Адрес был на самой окраине, в старом частном секторе. Я позвонила. Ответил дребезжащий старушечий голос.

Я приготовилась к допросу. Но хозяйка, Елена Григорьевна, задала всего два вопроса. «Не пьете? Животные есть?» Услышав мои отрицательные ответы, она сказала, «Приезжайте, посмотрите».

Дом оказался старым, деревянным, но очень ухоженным. С маленьким садиком, где еще цвели последние осенние астры. Елена Григорьевна, сухонькая, но очень энергичная старушка, провела меня в дом.

Комната была маленькая, но чистая. Старая кровать с панцирной сеткой, шкаф, стол у окна. Пахло сушеными яблоками и травами.

«Столько-то в месяц, плата вперед», — назвала она сумму. Она была небольшой, подъемной для меня. Я тут же согласилась.

Вытащила из кошелька деньги. Она пересчитала их своими узловатыми пальцами и кивнула. «Живите.

Только чтоб тихо было». Так у меня появился дом. Вернее, крыша над головой.

Вечером я перевезла свою единственную сумку из гостиницы. Поставила ее в угол. И впервые за эти дни почувствовала что-то похожее на покой.

Я была в безопасности. Хотя бы на время. И вот тогда, в тишине этой маленькой комнаты, началось то, чего я боялась и ждала.

Пошли круги по воде. Первый звоночек прозвенел через два дня. Я пошла в аптеку на углу, чтобы купить что-нибудь от головной боли.

Голова раскалывалась от постоянного напряжения. За прилавком стояла знакомая фармацевт, Света. Мы жили с ней в одном районе 20 лет.

Всегда улыбалась, спрашивала про Диму, про здоровье. Сегодня она меня будто не узнала. Она посмотрела на меня, и ее улыбка застыла на лице.

Она молча взяла деньги, отсчитала сдачу. И когда я протянула руку, она положила монеты на блюдечко, а не мне в ладонь. Как будто боялась дотронуться.

И не смотрела в глаза. Отвела взгляд в сторону. Это была мелочь.

Но такая показательная. Я вышла из аптеки с неприятным холодком внутри. Она что-то знает.

Или слышала. Слухи уже поползли. Вечером того же дня я столкнулась у калитки со своей хозяйкой, Еленой Григорьевной.

Она возвращалась из магазина. Я поздоровалась. Она кивнула.

Но как-то сухо. И тоже не посмотрела на меня. Быстро прошла в дом, захлопнув за собой дверь.

Хотя еще вчера мы мило болтали с ней о погоде. Мир вокруг меня начал меняться. Люди, которые знали меня годами, вдруг стали чужими.

Их лица превратились в маски. Вежливые, но непроницаемые. Я чувствовала себя как в вакууме.

Вокруг меня образовалась пустота. А через день позвонила тетя Маша. Я увидела ее имя на экране телефона, и сердце ухнуло.

Она не звонила мне со дня оглашения завещания. Я ответила. Вера, это ты.

Ее голос был напряженным, недовольным. Да, тетя Маша, здравствуй. Здравствуй.

Да меня тут слухи доходят. Ты что там удумала? По каким-то нотариусам ездишь, бумаги старые ворошишь. Зачем ты это делаешь? Я молчала, не зная, что ответить.

Вера, послушай меня, старую дуру. Ее голос стал наставительным. Бабушка умерла.

Царствие ей небесное. Она приняла решение. Какое такое? Не нам ее судить.

Зачем ты сейчас пыль эту поднимаешь после смерти? Зачем семью позоришь? Олег, твой брат родной. Он тебе плохого не пожелает. А ты смуту какую-то вносишь.

Люди уже судачат. Какую смуту, тетя Маша? Спросила я тихо. Я просто пытаюсь узнать правду.

Правду. Фыркнула она. Правда в документах, которые нотариус зачитал.

А все остальное – это твои фантазии от обиды. Возьми себя в руки. Помирись с Сашей, вернись домой.

Хватит дурью маяться. А то ведь и последнюю машину у тебя отберут за такие дела. Она бросила трубку.

А я сидела с телефоном в руке, и меня трясло. Семью позорю. Фантазии от обиды.

Даже она, родная тетка, на его стороне. Или просто боится. Боится Олега, его денег, его влияния.

Вечером пришло сообщение от Саши. Первое за все это время. Я с замиранием сердца открыла его.

Может он соскучился? Может хочет помириться? Мне звонила твоя тетка. Сказала, ты совсем с катушек съехала. Носишься по каким-то левым конторам, пытаешься оспорить завещание.

Ты хоть понимаешь, какой идиоткой себя выставляешь? Весь город уже смеется. Не позорь хоть мою фамилию. И все.

Ни слова о том, как я, где я. Только злость и стыд. Стыд за меня. Я не ответила.

Просто удалила сообщение. И вместе с ним последнюю, самую глупую надежду на то, что ему не все равно. Следующие несколько дней были похожи на кошмар.

Я выходила из дома только в магазин. И каждый раз ловила на себе взгляды. Любопытные, осуждающие, иногда сочувственные, что было еще хуже.

Я стала тенью. Призраком в собственном городе. Камень, брошенный нотариусом, вызвал не круги, а целое цунами шепота и сплетен.

И это цунами накрывало меня с головой. Я чувствовала, как меня медленно, но верно вытесняют из мира живых. Изолируют.

Делают изгоем. Я почти перестала выходить из своей комнаты. Сидела целыми днями, тупо глядя в окно…