* Люде от бабушки досталась старая ржавая машина…

Теперь он мне казался холодным и чужим. Эта машина, она была связующей нитью. Нитью между мной и бабушкой.

Между моим унизительным настоящим и той правдой, которую мне предстояло найти. Я не знала, что делать дальше. Куда ехать? Кому обращаться? Письмо бабушки было последним ее объятием, но оно же бросало меня в пучину неизвестности.

Ищи правду. Легко сказать. Где ее искать? Что значит машина – это ключ.

Но одно я знала точно. Я больше не была жертвой. Я больше не была никчемной, которую выгнал муж.

Да, у меня не было дома. У меня не было работы. У меня не было ничего, кроме этой старой машины и коробки с тайнами в багажнике.

Но теперь у меня была цель. Я снова вставила ключ в замок зажигания и повернула. Мотор, немного покашляв, завелся.

Я включила фары. Их тусклый свет больше не казался мне безнадежным. Это был мой путь.

Путь во тьме. И я должна была его пройти. Я выехала обратно на шоссе.

Дождь почти прекратился. Впереди, на горизонте, небо начало чуть-чуть светлеть. Начинался новый день.

Я понятия не имела, что он мне принесет, но я была готова его встретить. Я выехала обратно на шоссе. Впереди, над черной кромкой леса, занимался рассвет.

Небо из угольно-черного становилось серым, потом в нем проступили грязно-розовые полосы. Красиво, наверное. Но я не видела красоты.

Я видела только дорогу, мокрую и бесконечную. Внутри меня больше не было той ледяной пустоты. Там все гудело, как растревоженный улей.

Письмо бабушки, деньги, этот странный документ. Все это не укладывалось в голове. Я то и дело бросала взгляд на пассажирское сиденье, где лежала моя спортивная сумка.

Бархатная коробка была внутри. Она казалась центром моей новой вселенной. Она и грела, и обжигала одновременно.

Машина тарахтела, но ехала. Я вцепилась в руль, и это было единственное реальное ощущение. Тонкий, холодный пластик под пальцами.

Все остальное, как в тумане. Я проехала мимо заправки. Стрелка бензина лежала на нуле уже, казалось, вечность.

Надо было что-то делать. Остановиться. Заправиться.

Просто прийти в себя. Я свернула к колонкам. Заправка была старая, еще советского типа, с окошечком кассы.

Я заглушила мотор, и снова навалилась тишина, только теперь не такая страшная. Утренняя. Я достала из сумки конверт с деньгами.

Руки немного дрожали. Вытащила одну пятитысячную гривну. Она казалась не настоящей, какой-то театральной.

Я сунула ее в карман пальто и пошла к окошку. За стеклом сидела сонная женщина в синей форменной жилетке. Она посмотрела на меня без всякого интереса.

«Бензин до полного», сказала я. Голос был хриплый, чужой. Она взяла купюру, повертела ее, посмотрела на свет. Я почувствовала себя преступницей.

Женщина молча отсчитала сдачу, бросила ее в металлическую тарелочку. Я сгребла деньги, не пересчитывая. Пока бак наполнялся с характерным бульканием, я зашла в маленькое здание заправки.

Там был туалет и крошечный магазинчик. В туалете пахло хлоркой. Я подошла к зеркалу над раковиной и вздрогнула.

На меня смотрела посторонняя женщина. Бледное, осунувшееся лицо. Всклокоченные волосы.

Глаза красные, опухшие. На щеке – грязный развод, наверное, от вчерашних слез, смешанных с пылью. Я выглядела так, как и чувствовала себя, выброшенной на обочину жизни.

Я долго умывалась ледяной водой. Терла лицо руками, пытаясь смыть не только грязь, но и это выражение затравленности. Не помогло.

Я купила в магазинчике бутылку воды и самый дешевый пирожок с капустой. Села обратно в машину. Пирожок был резиновый, невкусный, но я заставила себя его съесть.

Нужно было подкрепиться. Силы мне еще понадобятся. Пока я жевала, я снова достала из коробки тот старый документ.

Теперь, при дневном свете, я могла рассмотреть его лучше. Плотная, желтоватая бумага. Четкие буквы, отпечатанные на машинке.

И в углу, под фиолетовым штампом, я разобрала название. Государственная нотариальная контора, г. Белая Церковь. Белая Церковь.

Я знала это название. Это был маленький районный городок, километрах в 100 отсюда. Бабушка там жила несколько лет после войны, работала в школе.

Потом уже переехала к нам в город. Значит, завещание было составлено там. И очень давно.

Что делать? Ехать туда. А смысл? Этот документ, как сказала сама бабушка, был заменен другим. Но ее слова «Ищи правду» и «машина – это ключ» не давали мне покоя.

Может там, в Белой Церкви, я найду хоть какую-то зацепку. Хоть что-то, что объяснит происходящее. Других вариантов у меня все равно не было.

Возвращаться мне было некуда. Ехать к подругам в таком виде и с такой историей, стыдно и бессмысленно. Сын, ему я пока ничего не скажу.

Не буду его дергать. Решено. Я еду в Белую Церковь.

Я снова завела машину. Теперь, с полным баком бензина, я чувствовала себя немного увереннее. Я выехала на трассу и поехала по указателям.

Дорога была долгая. Запорожец больше 60 километров в час не тянул, начинал надрывно реветь и вибрировать так, что казалось, сейчас развалится. Меня обгоняли все, и фуры, и легковушки.

Водители смотрели на меня с любопытством, кто-то с насмешкой. Я старалась не обращать внимания. Я смотрела только вперед.

Пейзаж за окном менялся. Промышленные зоны и многоэтажки сменились полями, перелесками. Дорога стала уже, асфальт хуже.

Я ехала сквозь маленькие деревеньки, покосившиеся дома, старушки на завалинках, гуси, переходящие дорогу. Время здесь как будто замедлило свой бег. Часа через два я увидела указатель, Белая Церковь, 5 км.

Сердце снова забилось чаще. Я въехала в город. Если это можно было назвать городом.

Скорее, большой поселок. Двухэтажные кирпичные дома, несколько старых сталинок, центральная площадь с неизменным памятником Шевченко. Все какое-то пыльное, выцветшее.

Нотариальную контору я нашла не сразу. Пришлось спрашивать у прохожих. Она располагалась в старом административном здании, на втором этаже.

Я припарковала машину в тени большого тополя, еще раз посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Вид был все тот же, но теперь в глазах появилось что-то новое. Какая-то злая решимость.

Я взяла сумку с коробкой внутри и пошла. Лестница в здании была деревянная, стертая тысячами ног. Ступени скрипели под каждым шагом.

На втором этаже был длинный темный коридор с множеством дверей. На одной из них висела старая табличка «Нотариус». Приемные часы, с девяти часов ровно до семнадцати ноль-ноль.

Я толкнула дверь. В маленькой приемной, на двух стульях, сидели мужчина в спецовке и женщина с ребенком. За столом сидела девушка-секретарь и что-то печатала на компьютере.

Она подняла на меня глаза. «Вы к нотариусу?» «Да», кивнула я. «Записывались?» «Нет». «У меня срочный вопрос».

Она вздохнула. «Фамилия?» «Григоренко». Она записала и сказала, «Ждите».

Иван Петрович сейчас занят. Я села на свободный стул в углу. Сумку поставила на колени, обняв ее руками, как будто боялась, что ее отнимут.

Ждать пришлось долго. Сначала вышел мужчина, потом женщина с ребенком. Я осталась одна.

Тишину нарушал только стук клавиш и гудение старого компьютера. Наконец дверь кабинета открылась, и секретарь сказала, «Григоренко, заходите». Я вошла.

Кабинет был такой же, как и все это здание. Старый, с высокими потолками. Огромный письменный стол, заваленный бумагами.

Книжные шкафы до потолка. И за столом сидел он, Иван Петрович. Пожилой, седой мужчина в очках, с очень усталым и мудрым лицом.

Он поднял на меня глаза поверх очков. Взгляд был внимательный, изучающий. «Слушаю вас», — сказал он ровным, спокойным голосом.

Я подошла к столу. Вытащила из сумки пожелтевший лист. Руки дрожали, и я положила его на стол, чтобы он этого не заметил.

Я хотела бы узнать, этот документ, он настоящий? Он взял лист. Надел очки, которые висели у него на груди на шнурке. И начал читать.

Он читал очень медленно, водя пальцем по строчкам. В кабинете повисла тишина. Я слышала, как тикают большие настенные часы.

Тик-так. Тик-так. Наконец, он отложил документ и посмотрел на меня.

Да. Я помню этот документ. И вашу бабушку, Веру Николаевну, тоже помню.

Женщина была с характером. Старой закалки. У меня перехватило дыхание.

Помнит. Значит, это не подделка. Это правда.

Она приходила ко мне лет пять назад, продолжал он, глядя куда-то в сторону, вспоминая. Одна. Была в полном здравии, очень четко излагала свою волю.

Все имущество, без остатка, она хотела оставить вам, своей внучке, Вере. Он снова заглянул в бумагу. Да, Григоренко Вере Андреевне.

С формулировкой в благодарность за преданность и заботу. Когда я услышала эти слова, у меня защипало в глазах. Вот оно.

Вот что она хотела мне сказать. Не ржавую машину, а благодарность. Но, я сглотнула.

Это завещание, оно в силе? Иван Петрович снял очки и потер переносицу. В этом-то и проблема, милая моя.

В юридическую силу оно так и не вступило. Чтобы завещание стало рабочим, его нужно зарегистрировать в единой информационной системе нотариата. Внести в реестр наследственных дел после смерти завещателя.

А это завещание, оно так и осталось на бумаге. Что это значит? Прошептала я. Это значит, что через некоторое время было составлено другое завещание. Уже у другого нотариуса, в вашем городе, я полагаю.

И по закону, каждое последующее завещание автоматически отменяет предыдущее. Даже если оно не было прямо отозвано. То, что вам зачитали вчера, вот оно и имеет силу.

А это, он постучал пальцем по старому листу, это теперь просто бумага. История. Земля ушла у меня из-под ног.

Я так надеялась, на что я надеялась? На чудо. Но почему? Вырвалось у меня. Почему она его изменила? Нотариус посмотрел на меня долго, внимательно…