* Люде от бабушки досталась старая ржавая машина…

В наследство от бабушки мне досталась старая, ржавая машина. Удивительно, что она вообще еще заводится. А брату – бизнес и просторная квартира в Одессе.

Когда Саша, мой муж, об этом узнал, он лишь презрительно усмехнулся: никчемная. Даже родная бабка тебя обделила. А потом? Просто выгнал меня из дома.

Я ушла. Вышла в ночь с одной сумкой в руках, и с этой машиной. Только она у меня и осталась.

Но когда я открыла багажник, у меня чуть сердце не остановилось. Все началось в тот день, в душном кабинете нотариуса. Понимаешь, когда тебе 42, ты уже не ждешь от жизни каких-то чудес.

Особенно когда хоронишь последнего близкого человека, бабушку. Но где-то в глубине души все равно теплится такая глупая, детская надежда. Думаешь, ну вот сейчас, может хоть что-то изменится.

Хоть какая-то справедливость. Кабинет был маленький, заставленный темной мебелью, пахло старой бумагой и пылью. Нас собралось немного: я, мой муж Саша.

Старший брат Олег и тетя Маша, мамина сестра. Олег сидел прямо напротив нотариуса, в дорогом костюме, который казался неуместным в этой обшарпанной конторе. Он положил на стол свой кожаный портфель, и этот звук, мягкий, уверенный шлепок, прозвучал в тишине как выстрел.

Саша рядом со мной ерзал на стуле, его колено нервно дергалось. Он меня всю дорогу пилил, что мы зря тратим время, что все и так понятно. Я шикнула на него, чтобы молчал, и вцепилась в ремешок своей сумки.

Ремешок был старый, потертый, и от этого прикосновения мне стало еще тоскливее. Нотариус, пожилая женщина с высокой прической, надела очки и начала читать. Голос у нее был монотонный, безразличный, как будто она зачитывала прогноз погоды, а не последнюю волю человека.

Я слушала в полуха, всплывали какие-то стандартные фразы, про в здравом уме и твердой памяти. Я смотрела на свои руки, на облупившийся лак на ногтях, и думала, что надо бы зайти в парикмахерскую, хоть это сейчас и совсем не по карману. И тут я услышала название улицы в Одессе.

Наше родовое гнездо. Квартира, в которой пахло морем и бабушкиными пирогами. Место, где я провела каждое лето своего детства.

Я подняла голову. Квартира по адресу город Одесса, улица Дерибасовская, дом 17, квартира 25, со всем находящимся в ней имуществом, а также бизнес, сеть сувенирных киосков, морской дар, со всеми активами, счетами и товарными остатками. Завещаю своему внуку, Григоренко Олегу Андреевичу.

Воздух в комнате будто сгустился. Я почувствовала, как Саша рядом со мной замер. Его колено перестало дергаться.

Я посмотрела на Олега. Он даже не моргнул. Только уголок губ у него чуть дрогнул в подобии улыбки, которую он тут же подавил, сделав скорбное лицо.

Он посмотрел на меня, быстро, оценивающе, и в его взгляде не было ни сочувствия, ни родственной теплоты. Только холодное торжество. Тетя Маша громко вздохнула и начала креститься.

А я, я ничего не чувствовала. Просто пустота. Как будто из меня выкачали весь воздух.

Нотариус продолжила читать, ее голос доносился откуда-то издалека. Я уже не вникала в слова. Одесса, бизнес, Олег.

Все это крутилось в голове, как заевшая пластинка. Бабушка Вера всегда говорила, что я ее любимица. «Ты, Верочка, у меня одна такая, с душой», — говорила она, когда я часами сидела у ее кровати последние годы.

Меняла ей повязки на ногах, приносила бульоны, которые она уже почти не ела. Олег за все это время появился дважды. Один раз на ее юбилей, с огромным букетом и фотографом, чтобы выложить потом снимки в соцсети, с подписью «Любимая бабуля! Здоровья тебе!» И второй раз, за месяц до ее смерти.

Приехал на два часа, о чем-то долго с ней шептался за закрытой дверью, а потом уехал, даже не попрощавшись со мной. Я тогда не придала этому значения. Устала, была вымотана ее болезнью.

Внучке же моей, Григоренко Вере Андреевне, голос нотариуса вернул меня в реальность. Я оставляю в память о себе автомобиль ЗАЗ-968, 1975 года выпуска, государственный номер 317 ЙО, находящийся в гараже по месту ее прописки. В комнате повисла тишина.

Такая оглушительная, что казалось, я слышу, как гудит кровь у меня в ушах. Тетя Маша перестала креститься и уставилась на меня с открытым ртом. Саша медленно повернул ко мне голову.

Я видела его лицо, как в тумане. В его глазах было что-то страшное, смесь ярости и презрения. Запорожец.

Старая ржавая рухлядь, на которой дед еще в 80-х ездил на рыбалку. Она уже лет 20 стояла в нашем гараже под брезентом, вросла колесами в земляной пол. Я даже не была уверена, что она существует на самом деле, а не в моих детских воспоминаниях.

На этом оглашение завещания окончено, безразлично произнесла нотариус и сняла очки. Олег встал первым. Он подошел ко мне, положил руку на плечо.

От его дорогого парфюма у меня запершило в горле. Вера, не расстраивайся, сказал он тихо, но так, чтобы все слышали. Бабушка была уже старенькая.

Сама понимаешь, наверное, что ты перепутала. Ты не переживай, я тебе помогу. Если что нужно будет, обращайся.

Поможет он. Человек, который только что забрал у меня все. Я молча скинула его руку.

Мне хотелось закричать, что-то разбить, но я не могла сдвинуться с места. Тело стало ватным, непослушным. Саша поднялся так резко, что стул за ним с грохотом отъехал назад.

Он не сказал ни слова. Просто схватил меня за локоть и потащил к выходу. Его пальцы впились в мою руку так, что стало больно.

В коридоре он на секунду остановился и посмотрел на меня. «Никчемная», – прошипел он мне прямо в лицо, так тихо, что никто, кроме меня, не услышал. «Тебя даже родная бабка обделила».

Позорище. И в этот момент мне стало страшнее, чем в кабинете нотариуса. Потому что я поняла, это только начало.

Всю дорогу домой мы молчали. Саша вел машину, его костяшки на руле побелели. Я смотрела в окно на мелькающие серые дома, на мокрый асфальт.

Начался мелкий осенний дождь. Капли разбивались о стекло, и мир за окном плыл, терял очертания. Таким же расплывчатым и чужим казался мне и мой муж.

Мы были женаты 20 лет. 20 лет мы вместе тащили эту лямку, ипотека на нашу двушку в спальном районе, кредиты, вечная нехватка денег. Я работала дизайнером в небольшой типографии, пока ее не закрыли полгода назад.

С тех пор перебивалась случайными заказами, которых было все меньше и меньше. Саша работал менеджером по продажам в какой-то фирме, которая постоянно была на грани банкротства. Он приходил домой злой, уставший, и срывался на мне.

Я всегда думала, что бабушкина квартира в Одессе, это наш спасательный круг. Не для меня лично. Для нас.

Для нашей семьи. Мы могли бы ее продать, закрыть ипотеку. Помочь сыну Диме, который учился в другом городе.

Я строила эти планы, как карточный домик, и сейчас он рухнул, погребая меня под обломками. Когда мы вошли в квартиру, Саша не стал раздеваться. Он бросил ключи на тумбочку, они звякнули с какой-то зловещей окончательностью, и повернулся ко мне.

В прихожей было темно, горел только тусклый свет из кухни, и его лицо было в тени, но я чувствовала исходящую от него волну ледяной ярости. «Ну что, наследница?» Спросил он громко. «С издевкой.

Разбогатела? Может, теперь хоть за коммуналку заплатишь своими сокровищами?» Я молчала. Сил не было даже на то, чтобы снять пальто. Оно казалось тяжелым, как свинцовый саван.

Я тебя спрашиваю. Он сделал шаг ко мне. Ты хоть понимаешь, какой дурой ты себя выставила? Какой дурой ты выставила меня? Все сидели, смотрели на тебя.

Жалкая, униженная. Даже твой братец-миллионер на тебя смотрит как на пустое место. «Саша, перестань», прошептала я. «Что перестань?» Заорал он, и я вздрогнула.

Это я все это время вкалывал как проклятый, пока ты со своей бабкой сидела. Я думал, ну ладно, потерплю. Старуха откинется, хоть заживем по-человечески.

А что в итоге? Ржавая корыта. На металлолом сдать, и то больше выручишь. Она просто посмеялась над тобой.

И над нами. Он ходил по коридору из угла в угол, как зверь в клетке. Я стояла, прижавшись к стене, и просто смотрела на него.

Это был не мой Саша. Не тот парень, который когда-то носил меня на руках и писал смешные стихи на салфетках. Это был чужой, злой мужчина, для которого я была лишь неудачным вложением.

Все наши проблемы – все из-за твоей никчемности. Он остановился передо мной. Ты не можешь найти нормальную работу.

Ты не смогла даже наследство нормальное получить. Ты просто балласт. Я устал.

Я больше так не могу. Он замолчал, тяжело дыша. И потом сказал то, что окончательно выбило почву у меня из-под ног.

Собирай свои вещи. И убирайся. Я посмотрела на него, не веря своим ушам.

Куда я пойду? Куда хочешь? Он махнул рукой в сторону двери. Можешь поехать на своей новой машине. Ты же теперь автовладелица.

Вперед. На выход. Слез не было.

Внутри все окаменело. Я медленно, как во сне, прошла в комнату. Наша спальня.

Наша кровать, купленная в кредит. Шкаф, который мы собирали вместе в первый год нашей совместной жизни. На стене наша свадебная фотография.

20 лет назад. Мы там такие молодые, счастливые. Я отвела взгляд.

Что брать? Что можно забрать из жизни, которая только что закончилась? Я открыла шкаф. Вытащила старую спортивную сумку. Бросила в нее первое, что попалось под руку, джинсы, пару свитеров, белье.

Зубную щетку. Паспорт. Телефон.

Больше, казалось, у меня ничего и нет. Саша стоял в дверях, наблюдая за мной, со скрещенными на груди руками. На его лице было написано «Брезгливое удовлетворение».

Он добил меня. И теперь наслаждался этим. Когда я с сумкой в руках проходила мимо него, он не сдвинулся с места.

Мне пришлось боком протискиваться в узкий проем. Он мне сказал больше ни слова. Просто смотрел, как я обуваюсь, как надеваю свое старое пальто.

Я взялась за ручку двери. И на мгновение замерла. За этой дверью – ничего.

Пустота. Холодная осенняя ночь. А здесь, здесь тоже пустота.

Только она теплая и душная, пропитанная запахом предательства. Я открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Дверь за мной захлопнулась.

Замок щелкнул с оглушительной финальностью. Я постояла секунду, прислушиваясь. Я ждала, что он откроет, окликнет, скажет, что погорячился.

Но за дверью была тишина. Я медленно пошла вниз по лестнице. Ноги были как чугунные…