Я поправила складки на своем темно-синем платье, разгладила руками ткань, хотя оно и так было в порядке.
Это было мое дежурное платье, то самое, которое я всегда надевала на семейные ужины. Не слишком нарядное, чтобы Оксана — невестка — не кривилась, но и не домашнее, чтобы не выглядеть неряшливо. В мои 77 я уже давно не гоняюсь за модой.
Но я привыкла быть аккуратной. Всю жизнь так. Даже когда не для кого.
Михаил сказал, что ужин начнется в семь. Было только шесть. Я прошлась по комнате.
Все в ней — как музей моей жизни. Фотография с Николаем, нашей золотой свадьбы. Маленький Михаил с первой рыбой, которую он поймал сам.
Денис и Катя на выпускных. Эти снимки. Они напоминали, что когда-то все было по-другому.
Теплее. Понятнее. Я задержала взгляд на фотографии Николая.
15 лет его нет, но я все равно в голове с ним советуюсь. Зоя, не давай себя в обиду, всегда говорил он. Он умел ставить границы.
Даже с Михаилом. А я — нет. Телефон завибрировал.
Сообщение от Михаила. Я надела очки. Думала, может, уточнит время или предложит подвезти.
Хотя давно уже не предлагал. Мам, извини. Сегодня не получится.
Оксана устроила ужин для коллег. Перенесем? Я перечитала сообщение. Вчера он настаивал, чтобы я обязательно пришла.
Говорил, будет важная новость. Что-то тут не то. Через пару секунд — еще одно сообщение.
Ты не приглашена. Оксана не хочет, чтобы ты приходила. У меня в руках задрожал телефон, будто кто-то облил меня холодной водой.
Это было с номера Михаила. С его имени. Я медленно опустилась в кресло…
Все еще держала телефон, как будто он был последней ниткой, связывающей меня с чем-то настоящим. Перед глазами — воспоминания. Как Михаил держался за мою юбку в садике.
Как, стесняясь, спрашивал совета, что подарить девочке. Как потом привел Оксану знакомиться, такой счастливой. А теперь — это.
Холодный, короткий текст, как от постороннего. Это спонтанное решение? Или просто впервые сказали то, что давно думали? Сколько раз они улыбались мне натянуто. Сколько раз приглашения были из вежливости.
Я перевела взгляд на буклет на столе. Рекламка, жилой комплекс, берег Днепра. Их новый дом.
Трехэтажный таунхаус у реки, с причалом. Дом, на который я внесла 120 тысяч долларов полгода назад. «Мам, это инвестиция», — сказал Михаил.
— Там и твой уголок будет. Мой уголок, — усмехнулась я про себя. — Похоже, он давно исчез.
Я помню, как мы оформляли сделку в банке. Менеджер удивленно на меня посмотрел. — Вы уверены, Зоя Петровна? — Сумма большая.
А я была уверена. Николай оставил мне достаточно. Я хотела помочь сыну.
— Это ведь правильно, правда? Потом было еще. Машина, безопаснее для детей. Частная школа для Дениса, у него особенности.
Ремонт кухни, Оксана заслужила, она работает, устала. Каждый раз я молча писала чеки. И каждый раз верила, правильно делаю.
А что в ответ? Праздничные звонки по расписанию. Визиты, короткие, дежурные. И вот теперь — этот текст.
Короткий. Холодный. Без извинений…
Я встала и подошла к бюро. Верхний ящик, там лежат все бумаги. Все разложено по папкам: счета, чеки, документы.
Папка «Михаил» — самая толстая. Я открыла. Чек на миллион гривен, на бизнес, который он бросил через полгода.
Оплата курсов для Оксаны. Ремонт крыши их старого дома. Страховка машины Дениса.
Кредит на кухню. Частная стоматология. Я уже не помню.
Сколько всего я оплатила. Все — на благо семьи. А теперь я нежеланна даже на пороге того самого дома, за который платила.
Телефон снова завибрировал. Сердце екнуло. Но это была Катя, моя внучка.
«Бабушка, ты придешь сегодня? Я скучаю». Моя рука замерла над экраном. Катя всегда была другая.
Искренняя. Даже когда все остальные будто забывали, что я существую, она находила время. Я написала: «Солнышко, похоже, твои родители решили, что мне лучше остаться дома».
Ответ пришел почти сразу: «Что?» Папа сам говорил, что ты обязательно должна прийти. Значит, она не знала. Представила ее, растерянную, стоящую там, где меня не хотят видеть.
В доме, который был куплен на мои деньги. Мой взгляд снова упал на папку. Я ведь правда все это время думала, если я буду достаточно щедрой, меня будут уважать.
Любить. Но по правде говоря, я просто арендовала их внимание. А срок аренды подошел к концу.
Я взяла телефон. Набрала номер банка. Банк «Надежный».
— Добрый вечер. Чем могу помочь?
— Добрый вечер. Это Зоя Петровна Соколова. Мне нужно проконсультироваться насчет автоматических платежей с моего счета.
— Конечно. Нужно будет пройти идентификацию.
Пока сотрудница задавала стандартные вопросы, в голове вырисовывался план. Спокойный. Холодный.
Четкий. Все подтверждено. Что вы хотите сделать?
— Остановите все переводы из списка. Все. Без исключений. И отмените доверенность, оформленную на моего сына, Соколова Михаила.
В трубке — пауза.
— Все переводы? У вас их много, знаю.
— Остановите все. Сегодня. Завтра приду лично оформить.
— Хорошо. Временно приостановим. Но без подписи не сможем полностью отменить.
— Останавливайте. Сейчас.
Пока она печатала, я смотрела на фото Николая. Ты был прав, Коля. Нельзя позволять сесть себе на шею. Даже своим.
— Готово, Зоя Петровна. Все 174 регулярных перевода и платежа приостановлены.
174, тихо повторила я. Я и представить не могла, что их было так много. После звонка в банк я долго сидела в кресле, не двигаясь. Руки немного дрожали.
Но внутри было спокойно. Будто груз, который я годами носила на спине, вдруг соскользнул. Я не плакала.
Я просто сидела в тишине, в своей квартире, среди фотографий, старой мебели, запаха ванили и бумаги. Впервые за много лет я почувствовала, что сделала что-то для себя. Не для сына, не для внука, не ради мира в семье.
А для себя. Телефон снова завибрировал. Сообщение от Михаила…
Наверное, Катя что-то сказала ему. Но я не открыла. Я не собиралась снова объяснять или оправдываться.
Я открыла новое сообщение и написала всего одну строчку: теперь оплачивайте все сами. Удачи, нахлебники. Мой палец завис над кнопкой «Отправить».
Честно говоря, мне не хотелось звучать грубо. Но ведь они были первыми. Не я начала этот холод.
Это они решили, что я — лишняя. Даже в доме, который я купила. Они выбрали быть чужими.
Я просто приняла это. Я нажала «Отправить», потом выключила телефон. Тишина.
Спокойствие. За окном начинался вечер. Мягкий свет ложился на подоконник.
Я встала, подошла к шкафу, сняла платье, которое надела для ужина. Надела домашний халат, поставила чайник. На кухне было уютно.
Пахло яблоками. Я достала старый альбом. Перелистывала страницы: свадьба с Николаем.
Михаил на руках у отца. Мы на даче, в поездке, в кафе. Столько лет.
И все они — в этих фото. Смотрела на себя, молодую, занятую. Вечно что-то делающую для кого-то.
Я ведь все откладывала свои желания, свои мечты. Все время кому-то помогала. Сначала мужу.
Потом сыну. Потом его семье. А себя — в конец.
Николай всегда говорил: «Зоя, не позволяй людям тебя использовать. Даже близким». Перед смертью он взял с меня обещание: заботиться о себе так же, как я всегда заботилась о других.
Я кивала тогда. А в душе думала: кому я буду нужна, если не буду отдавать себя? Теперь я поняла: я сама себе нужна.
Я закрыла альбом. Вернулась на кухню. Сделала чай.
Достала книгу, которую давно хотела прочитать. Каждый раз откладывала: то Денис заболел, то Оксане деньги на курсы, то важные семейные мероприятия. Теперь я могла читать, когда хочу.
Могла жить, как хочу. Без ожиданий. Без просьб.
Без бесконечной роли спасательницы. Утром я проснулась без будильника. Без звонков.
Без списка дел. Выспалась. Без таблеток.
Без валерьянки. Я позавтракала, просто, но с удовольствием. Смотрела в окно.
День был ясный. Впервые за долгое время я не чувствовала тяжести в груди. Я приехала в банк за 20 минут до открытия.
На улице было тихо. Я стояла перед дверью, в пальто, с папкой в руках. Люди проходили мимо.
Никто не знал, что это для меня особенный день. День, когда я забираю обратно свою жизнь. Когда двери открылись, я вошла…
Девушка за стойкой вежливо улыбнулась.
— Доброе утро. Чем могу помочь?
— Мне нужна Елена Михайловна, — сказала я. — Мы знакомы с ней почти 30 лет.
Она вела наши дела с Николаем. Всегда была четкой, внимательной. Несколько минут — и я уже сидела у нее в кабинете.
Она почти не изменилась. Все та же аккуратная прическа, очки на тонкой оправе.
— Зоя Петровна, доброе утро. Я в курсе вашего звонка. Все переводы приостановлены. Что-то случилось?
Я посмотрела ей в глаза.
— Я хочу отменить все навсегда. И аннулировать доступ Михаила к моим счетам.
Елена Михайловна сняла очки. Начала протирать их платочком — она всегда так делала, когда обдумывала что-то важное.
— Мы с вами знакомы давно. Вы уверены? Это радикальный шаг.
— Уверена, — сказала я спокойно.
Она кивнула. Села за компьютер. Начала печатать.
— Хорошо. Я подготовлю документы. Это займет немного времени, у вас действительно много автоматических платежей.
Пока она оформляла бумаги, она протянула мне толстую папку.
— Это распечатки всех регулярных операций за последний год. Посмотрите. Может, что-то захотите оставить?
Я открыла папку. Первая — ипотека на дом Михаила и Оксаны. 3800 долларов в месяц. Дом, где я даже ночевать не имела права. Дальше — страховка на машину Оксаны.
Та самая премиум-модель, которую она называла необходимостью, чтобы не стыдно было возить клиентов. 850 долларов в квартал. Абонемент в закрытый клуб, где Оксана налаживает связи.
Зубной специалист для Дениса, у него неправильный прикус. Оплата колледжа Кати — единственная, о чем я не пожалела ни на секунду.
Каждая строка — разговор. Просьба. Иногда слезы.
Иногда шантаж. Мама, у нас все плохо. Бабушка, ну ты же хочешь, чтобы мне было не хуже, чем другим? Потом снова: ремонт, клуб, билеты, репетитор, спортзал, поездки.
Я просто сидела и листала. Это был путь моей наивности. Страница за страницей, как я шаг за шагом отдавала себя в руки тех, кто не ценил.
— Вот документы, — сказала Елена Михайловна. — Посмотрите и подпишите, если все верно. И форма аннулирования доверенности.
Я подписала. Без сомнений. Без дрожи.
— Если нужна будет помощь, консультация — звоните. — Она посмотрела на меня. — Вы сегодня как-то по-другому выглядите.
Я улыбнулась. Впервые за долгое время — искренне.
— У меня все хорошо, Лена. Наконец-то хорошо.
После банка я пошла сразу к юристу. Сергей Иванов, наш старый семейный адвокат.
Он вел дела Николая еще при жизни. Седая борода стала гуще, очки толще, но голос остался тем же — спокойным, вдумчивым, с уважением.
— Зоя Петровна, какая встреча! — улыбнулся он, поднимаясь из-за стола. — Что привело вас?
— Я хочу изменить завещание, — сказала я просто. — И оформить пожизненный траст. Чтобы мои активы больше не могли трогать без моего ведома.
Он приподнял бровь, но не стал задавать лишних вопросов.
— Семейные обстоятельства? — уточнил он мягко.
— Да, — коротко ответила я.
Я не хотела снова все объяснять. Не сейчас. Просто хотела сделать шаг.
— Хорошо. Тогда давайте посмотрим, что именно вы хотите предусмотреть.
Следующий час мы провели за документами. Сергей объяснял, что такое безотзывный траст, как передаются права, как минимизировать риски. Я слушала, задавала вопросы. Удивительно, но у меня не было ни тревоги, ни сомнений.
Только ясность. Только желание защитить себя. Себя, не кого-то еще…
Когда мы закончили, я посмотрела на телефон. Пятнадцать пропущенных звонков от Михаила, семь от Оксаны, три от Дениса. Ни одного от Кати.
Я даже не удивилась. Катя всегда понимала, когда надо подождать.
— Подготовите бумаги к концу недели? — спросила я, поднимаясь.
— Конечно, — кивнул Сергей.
И, Зоя Петровна, — он замялся на секунду.
— Да?
— Николай всегда говорил, что вы гораздо сильнее, чем кажетесь. Рад видеть, что он был прав.
Я кивнула. Сдержанно. Я не хотела расплакаться в кабинете. По дороге домой заехала в магазин.
Впервые за долгое время — только для себя. Купила продукты, которые люблю именно я, не думая, любит ли Михаил это. Не вспоминая, какие снеки предпочитает Денис.
Только для себя. Мелочь, а как-то гордо стало. Дома меня ждал сюрприз.
Катя сидела на крыльце, жав колени в обнимку. Увидела мою машину, сразу подбежала.
— Бабушка! Я тебе весь день звоню. Почему не отвечаешь?
— Потому что у меня был важный день, милая. Помоги с пакетами.
Она взяла сумку, мы зашли в дом.
— Папа в панике, — сразу сказала она. — Говорит, ты все заблокировала. Что случилось?
Я поставила чайник. Все было спокойно, без суеты. Я не спешила отвечать. Просто расставляла продукты по полкам.
— Да, я прекратила все переводы. Устала. Больше не могу — ни морально, ни финансово. Все.
Катя застыла.
— А что-то произошло?
Я повернулась к ней. Посмотрела прямо в глаза.
— Твой отец вчера отменил мой приход на семейный ужин. Сказал, что Оксана не хочет меня видеть в своем доме. В доме, который я купила.
Катя побледнела. Ее глаза округлились, рот приоткрылся.
— Что? Этого не может быть. Папа всю неделю говорил, как важно, чтобы ты пришла.
Я показала ей сообщение. Без слов. Она прочитала. Рука прикрыла рот.
— Боже, я не знала. Честно. Это ужасно.
Я поставила перед ней чашку чая.
— Вот и я подумала — хватит. Столько лет я помогала, платила, спасала. А в итоге даже не нужна за их столом. Значит, пора пересмотреть все.
Катя молчала. Губы дрожали, в глазах — слезы.
— Знаешь, — тихо сказала она, — я давно все это вижу. Как они используют тебя. Особенно мама. Я пыталась говорить с папой, но он все время защищал ее. Говорил, мол, ты не понимаешь взрослых дел.
Я кивнула. Где-то глубоко в душе я всегда знала: Катя все видит. Просто не вмешивалась.
Может, не хотела влезать. Может, думала, что я сама разберусь.
— А что теперь? — спросила она. — У них же столько расходов: кредит, школа Дениса.
— Пусть сами разбираются, — спокойно ответила я. — Они взрослые. У Михаила хорошая работа. Оксана — успешный риэлтор. Хватит.
Телефон снова завибрировал. Михаил. Я отключила звук.
— Не будешь отвечать? — осторожно спросила Катя.
— Не сегодня. Пусть подумает. Может, впервые за долгое время.
Она посмотрела на меня как-то особенно. Внимательно.
— Знаешь, бабушка, я тебя такой никогда не видела.
— Я и сама себя такой давно не видела, — улыбнулась я.
Мы пили чай. Говорили о работе Кати, о книгах, о планах. Просто разговаривали.
Без просьб. Без манипуляций. Без напряжения.
Это и есть настоящая близость. Вот какая должна быть семья. Когда Катя собралась уходить, она обняла меня крепче, чем обычно.
— Ты точно в порядке? Может, я останусь?
— Все хорошо, милая. Честно. Ты иди. И не волнуйся.
Уже у двери она остановилась.
— Бабушка, я не хочу становиться между вами. Это ваша…
— Я — не сторона. Я понимаю, — кивнула я. — Это между мной и твоими родителями. Ты тут ни при чем.
После ее ухода в доме снова стало тихо. Я проверила почту. Среди писем — уведомления: неудачная попытка списания с карты Дениса. Уже? Быстро. Похоже, внук жил впритык. Я отложила письмо…
Села у окна. Телефон продолжал вибрировать. Я не обращала внимания.
Я просто достала старый фотоальбом. Открыла на случайной странице. Мы на пикнике.
Еще молодые. Николай. Михаил маленький.
Оксана с прической из девяностых. Дети еще в памперсах. Улыбки.
Тогда я правда верила, что мы — настоящая семья. Когда же все пошло не так? Когда забота превратилась в обязанность? Когда любовь стала финансовой привязанностью?
Я подошла к зеркалу в коридоре. Женщина в отражении была уже немолодой. Но в ее глазах появилась жесткость, которой давно не было.
Спокойная, внутренняя твердость.
— Пора вспомнить, кто ты, Зоя Петровна, — тихо сказала я себе.
Зазвонил домофон. Сердце екнуло. Неужели Михаил? Я подошла к двери, посмотрела в глазок. Нет.
Это была Мария Ивановна, моя старая подруга. С корзинкой в руках. Домашнее варенье и печенье.
Я открыла дверь, и она, не говоря ни слова, крепко меня обняла. Мария Ивановна обняла меня так, будто я только что вернулась из больницы. Тихо, крепко, без лишних слов.
Я почувствовала, как сжимаются глаза. Я не плакала, но в груди защемило. Как же не хватало вот такого простого человеческого тепла.
Без условий.
— Я звонила, ты не брала. Решила сама прийти. Беспокоилась, — сказала она, проходя на кухню.
— Телефон выключила. Немного семейный форс-мажор.
Она поставила корзинку на стол. Домашнее печенье, банка варенья, свежий хлеб.
— Оксанка опять? — прищурилась она, как всегда называя Оксану по-своему.
Я кивнула.
— Не только она. Все вместе. Михаил, они все.
Мы сели. Я рассказала. Про сообщение. Про отмененный ужин.
Про то, что больше не перевожу им ни копейки. Мария слушала молча. Только жала губы и хмыкала в нужных местах.
Когда я закончила, она взяла мою руку.
— Слава Богу, — выдохнула она. — Я столько лет на это смотрела, хотела сказать: Зоя, очнись. Но знала, что ты не услышишь.
Я не обиделась. Она была права.
— Я сама не хотела видеть, — тихо сказала я.
— Они тебя использовали. Особенно эта твоя любимая невестка. Никогда она тебя не уважала.
— А я все платила. Все прощала. Ради мира в семье.
Мы долго сидели за чаем. Говорили. Как две женщины, которые давно друг друга понимают. Не как мать и бабушка.
Просто как женщины, уставшие быть удобными. Вечером Мария ушла. Обещала приехать снова на днях.
Я осталась одна. Телефон снова зазвонил. На экране — Михаил.
Я не взяла. Через минуту пришло сообщение от Оксаны:
«Зоя Петровна, нужно срочно поговорить. Все зашло слишком далеко. Вы не понимаете последствий».
Усмешка вырвалась сама собой. Когда дело касается денег, все выражают обеспокоенность. Никто не хочет понимать, как это — остаться лишней в семье, которую ты содержала десятилетиями.
Я не ответила. Ни на звонки, ни на сообщения. Просто выключила звук.
Утро началось неожиданно. В дверь позвонили. Я не ожидала никого, и на пороге — Оксана. Как всегда, идеально причесанная, с коробкой тортов из дорогой кондитерской. Стояла с видом, будто ничего не произошло.
— Доброе утро, Зоя Петровна. Можно войти?
Я молча отступила в сторону. Оксана вошла как хозяйка, оглянулась, поставила коробку на стол.
— Мы должны поговорить.
Она села. Руки сложила на коленях. Голос — мягкий, взрослый, как будто объясняет что-то человеку с отклонениями.
— То, что произошло, — это недоразумение. Михаил не должен был писать то сообщение. Мы были на нервах. Я планировала важный ужин, были клиенты, мне нужно было, чтобы все было идеально. ..
— И я могла все испортить? — спокойно уточнила я.
— Нет, вы неправильно поняли, — замялась она. — Просто иногда ты, ну, не совсем в курсе современного этикета. Вы шутите неловко, носите… ну, старомодно?
— Старомодно, — подсказала я.
Она кивнула, изображая сочувствие.
— И это, по-твоему, повод не пустить мать твоего мужа в дом, который она оплатила?
Тут ее лицо дрогнуло. Маска почти сорвалась. Но она быстро собралась.
— Давайте не обострять. Нам всем тяжело. Мы в кризисе. Кредит, Денис, работа. Михаил на грани. Я устала. Мы все устали.
— А я? — спросила я. — Ты хоть раз за все годы спросила, как я?
— Зоя Петровна, — снова этим тоном, терпеливым, холодным.
— Я больше не перевожу вам денег, — прервала я ее. — Ни на дом, ни на машину, ни на спортклуб Дениса. Ни гривны.
Она замерла. Несколько секунд, как будто не верила.
— Вы не можете. Мы — семья.
— Семья — это забота, уважение, внимание. Я этого от вас давно не вижу. Я — только счет, только карта. Я для вас функционал, не человек.
— Вы пожалеете, — выпалила Оксана. — Когда будете одна? Когда заболеете? Кто будет вам помогать?
Я спокойно встала.
— Я справлюсь. Как всегда справлялась. До вас, до вашего удобства.
— Сама?
Она тоже встала. Торт оставила. Видимо, в голове все еще верила, что этим можно вернуть доверие.
— Это не конец, — бросила на пороге. — Мы все равно семья.
— Нет, — сказала я. — Вы — лишь родственники. А семья — она в другом.
Когда за ней захлопнулась дверь, я не почувствовала триумфа. Только тихое облегчение. Как будто последняя попытка манипулировать мной провалилась.
Я заварила чай. Поставила на стол свои любимые плюшки. Не те, что покупала для Дениса.
А те, что я люблю. Пахло корицей. Было тихо.
Я, наконец, жила по своим правилам. На следующее утро пришел Сергей Иванов, юрист. Он, как всегда, пунктуален.
В руках — папка с документами. Спокойно, обстоятельно, без суеты разложил все на кухонном столе.
— Все готово, Зоя Петровна. Вот новое завещание и договор пожизненного траста.
Я кивнула, не глядя. Подписала. Каждую страницу. Четко. Без дрожи.
— Основная часть имущества передается в безотзывный траст, где вы — единственный бенефициар при жизни. После вашей смерти: 40% — внучке Кате, 10% — на благотворительность, остальное — по вашему указанию. Михаил и Денис — минимальная доля, как того требует закон. Оксана — исключена полностью.
Я снова кивнула. Все верно.
— Если будут конфликты с семьей — звоните, — сказал он, аккуратно собирая бумаги. — Но, честно говоря, вы сделали все грамотно. Спорить будет сложно.
— Спасибо, Сергей. За все.
Он задержался, посмотрел на меня внимательно.
— Знаете, за 30 лет работы я редко вижу людей, которые решаются на такой шаг. Большинство тянут до самого конца. А вы — вы освободили себя. И это вызывает уважение.
Я проводила его до дверей, потом долго стояла в прихожей. Держала руку на папке с подписанными документами…
Так выглядела свобода. Бумаги, подписи, но главное — внутренняя граница. Просто хватит.
Телефон снова зазвонил. Денис. Я колебалась. Но все же ответила.
— Алло?
— Бабушка, — голос его был натянутый. — Это правда? Ты все отключила?
— Правда.
— Но почему? Я же… я ничего тебе плохого не сделал.
Я слышала в его голосе не агрессию, как у Оксаны, и не истерику, как у Михаила. Скорее, растерянность. Страх. Он не знал, как жить без поддержки.
— Денис, ты взрослый человек. Работаешь. Самостоятельный. Почему ты до сих пор зависишь от моей карты?
Он замолчал. Потом тихо сказал:
— Я привык. Всегда так было. Ты же всегда помогала.
— А ты когда-нибудь задумывался, как мне было?
Он снова молчал.
— Вот тебе смешно, — продолжила я. — А я за последние 10 лет получила от тебя только два звонка без просьбы о деньгах. Один — с Новым годом. Второй — когда тебе надо было справку в институт. Все остальное: бабушка, переведи, бабушка, оплати, бабушка, реши.
— Я… не думал об этом, — сказал он глухо.
— Вот именно. Никто не думал. Просто брали. Привыкли. И только когда я сказала «нет», все всполошились.
— У меня заблокирована карта, — выдохнул он. — Мне нечем платить за квартиру.
— Найдешь способ, — ответила я. — Ты не маленький.
Он снова замолчал. Я чувствовала, что разговор окончен.
— Подумай, Денис. И если захочешь говорить не о деньгах — звони.
Я положила трубку. В груди было спокойно. Впервые я не чувствовала вины за то, что отказала.
Прошло несколько дней. Оксана больше не приходила. Михаил звонил, но я не брала. Катя приезжала еще раз — просто так, без повода. Мы пили чай, смеялись, обсуждали ее планы на будущее.
А потом пришло письмо от юриста. Все документы оформлены. Траст действует. Завещание обновлено. Я свободна.
И вот однажды утром я проснулась с мыслью: пора. Пора сделать что-то для себя. Я позвонила Марии Ивановне.
— Маша, поехали в Италию.
Она засмеялась в трубке.
— Зоя, ты серьезно? В 77 лет?
— Именно поэтому. Пора жить.
И мы поехали. Прошло шесть месяцев. Итальянское солнце грело плечи. Я сидела на террасе маленького ресторана где-то в Тоскане.
Передо мной — бокал белого вина, корзинка с теплым хлебом и тарелка пасты. Никакой суеты. Никто ничего не требует.
Никто не звонит с фразой: «Бабушка, срочно надо». Со мной — Мария Ивановна. Она, как и обещала, поехала со мной.
Сейчас она что-то увлеченно писала в блокноте, каждый день записывала впечатления. А я просто сидела. Смотрела на виноградники…
Вдыхала воздух.
— Не верится, что мы здесь, — сказала я вслух. — Мне 77. И я, наконец, живу так, как всегда хотела.
— Николай бы тобой гордился, — ответила Мария, поднимая бокал. — За тебя, Зоя.
— За нас, — улыбнулась я.
За последние полгода многое изменилось. Михаил и Оксана сначала пытались давить. Потом — умолять.
Потом — обиделись. Пару раз Михаил приезжал с букетом и словами: «Мама, прости». Но каждый визит заканчивался: «А теперь, может, ты все-таки…». И я снова отказывала.
Со временем они поняли: это навсегда. Оксана, как мне передавала Катя, уволилась с прежней работы и устроилась агентом по аренде.
Говорит, приходится крутиться. Дом они продали. Переехали в квартиру поменьше.
И это, как ни странно, пошло на пользу. Без запасного кармана они начали расти. Вынужденно, но все-таки.
Денис работает у Сергея Иванова. Помогает с делами, оформляет документы. Иногда звонит.
Без просьб. Просто спросить, как я. И я чувствую, что впервые — по-настоящему. С Катей мы говорим почти каждый день.
Она настояла, чтобы я не откладывала поездку. Помогла выбрать маршрут, оформила билеты, даже купила мне новый чемодан. Сказала: ты теперь живешь. Делай это красиво.
Я вспомнила, как в детстве мечтала поехать куда-то, где тишина, вкусная еда и никто не торопит. И вот я здесь…
Не для кого-то. Не из вежливости. Не в долг.
А просто потому, что имею право. Мы с Марией гуляем по городам. Заходим в лавки.
Пробуем сыр, смеемся. Фотографируем друг друга. И каждый вечер я понимаю: я не одна.
Потому что, наконец, с собой. Сегодня вечером я написала сообщение Кате:
«Милая, Италия — чудо. Приезжай когда-нибудь, я покажу тебе ту самую улочку, где делают кофе, как в кино. Я тебя очень люблю».
Прикрепила фото: я на фоне виноградников, в легкой шали, с морщинами, с усталыми, но ясными глазами. Живая.
Настоящая. Свободная. Вечером я вышла на балкон.
Мария читала книгу. Я просто смотрела на небо. Оно было теплого, глубокого синего цвета.
Где-то внизу пели кузнечики. Я улыбнулась. Я успела.
Да, я потратила десятки лет, сотни переводов, тысячи молчаливых уступок. Но я успела сказать «хватит». Успела выбрать себя.
Успела пожить, хоть немного, не как удобная женщина, а как хозяйка собственной жизни. Телефон снова завибрировал. Михаил.
Я не ответила. Может, потом. А может, никогда.
Сейчас у меня есть дела поважнее. Жить.