Утренний свет пробивался сквозь тонкие занавески, словно нехотя касаясь кухни, где царила напряженная тишина. Тени от узоров дрожали на столе, будто отражая внутренний трепет Анны.
Она сидела неподвижно, стиснув ладонями чашку кофе, которую Виктор, ее муж, поставил перед ней. Горячая керамика обжигала пальцы, но Анна едва замечала это. Ее взгляд был прикован к темной поверхности напитка, где в слабом отражении мелькало ее собственное лицо, бледное, с темными кругами под глазами, словно лицо призрака.
Запах кофе был неправильным. Горький, едкий, с металлической ноткой, от которой горло сжималось, а в груди рождался безотчетный страх. Она втянула в воздух, и ее ноздри дрогнули, уловив что-то чужеродное, почти ядовитое.
Анна подняла глаза на Виктора. Он стоял у столешницы, спиной к ней, возясь с завтраком. Его движения были резкими, почти судорожными, как будто он пытался скрыть дрожь в руках.
Ляск ножа по подгоревшему хлебу резал тишину, и каждый звук отдавался в голове Анны, как удар молотка. Она смотрела на его широкие плечи, на знакомую фигуру, которая когда-то казалась ей надежной, как скала. Теперь эта фигура внушала лишь тревогу.
Виктор избегал ее взгляда. Он всегда так делал в последнее время, отворачивался, прятал глаза, будто боялся, что она увидит в них правду. Или ложь.
Холодок пробежал по ее спине, сковывая грудь. Что-то было не так. Это чувство, острое и безжалостное, вгрызалось в нее, как зверь.
Анна сглотнула, пытаясь прогнать ком в горле. Ее пальцы, все еще обнимающие чашку, задрожали. Она знала, что должна что-то сделать, но страх парализовал ее.
А что, если она ошибается? Что, если это просто усталость, паранойя, игровоображение? Но память услужливо подбрасывала образы, приступы тошноты, головокружения, слабость, что накатывало волнами, оставляя ее беспомощной. Все это началось не сразу, а постепенно, как тень, которая ползет за тобой, пока ты не замечаешь, что она уже накрыла тебя с головой. Два месяца назад ее увезли в больницу.
Ужин у Елены, матери Виктора, закончился для Анны капельницей и врачами, которые хмурились, изучая ее анализы. Они нашли в крови следы какого-то вещества, ничего серьезного, сказали они, списав все на испорченную еду. Анна тогда поверила….
Она хотела верить. Виктор держал ее за руку, шептал слова утешения, и она цеплялась за них, как утопающий за соломинку. Но теперь эти воспоминания казались ей фальшивыми, как дешевая театральная декорация.
Ее здоровье продолжало ухудшаться. Боли в животе, приступы головокружения, странная усталость, которая не отпускала даже после долгого сна. И всегда, после еды в этом доме.
Или после визитов к Елене. Анна посмотрела на чашку. Ее сердце билось так громко, что казалось, Виктор должен его услышать.
Она знала, что должна действовать. Медленно, стараясь не привлечь внимания, она подвинула свою чашку чуть дальше, будто невзначай. Ее рука скользнула к другой чашке, той, что Виктор налил для себя.
Она была почти идентична, такая же белая, с тонкой трещинкой у ручки, но Анна заметила, как он поставил ее чуть ближе к себе, словно оберегая. Ее пальцы дрогнули, но она заставила себя завершить движение, поменяв чашки местами. Это был риск.
Безумный, отчаянный риск. Но если она права, если она права, то это ее единственный шанс. «Спасибо, милый», сказала она, и ее голос прозвучал на удивление ровно, несмотря на бурю внутри.
Она заставила себя улыбнуться, но улыбка вышла натянутой, как маска, готовая треснуть. Виктор кивнул, не оборачиваясь, но Анна уловила, как напряглись его плечи, как он замер на долю секунды, прежде чем продолжить возиться с тостером. Ее взгляд метнулся к его рукам, они сжались в кулаки, а потом медленно разжались, словно он пытался взять себя в контроль.
Сердце Анны заколотилось с новой силой. Это был не первый раз, когда ее интуиция кричала об опасности, но впервые она решилась послушать ее. Она вспомнила, как все началось.
Их свадьба, полная смеха, казалась теперь далеким сном. Виктор был тогда другим, или ей хотелось так думать. Он смотрел на нее с теплом, обещал заботиться, строил планы о будущем.
Но вскоре после свадьбы в их жизнь вошла Елена. Свекровь с первого взгляда дала понять, что Анна – ошибка. Слишком простая, шипела она, когда думала, что Анна не слышит.
Не нашего круга бросала с презрительной усмешкой. Не пара моему сыну, заявляла прямо в лицо, когда Виктор отлучался. Анна терпела.
Она любила Виктора, верила, что их любовь сильнее ядовитых слов Елены. Но теперь эта вера трещала по швам, как старое платье, которое вот-вот разорвется. Елена вошла в кухню, и ее появление разрезало тишину как нож.
Она двигалась с царственной уверенностью, ее темные волосы были уложены безупречно, а глаза, холодные, как зимнее утро, скользнули по Анне с привычным презрением. Ее губы растянулись в улыбке, но это была не улыбка, а оскал, полный скрытой злобы. «Доброе утро, дорогая», — сказала она, и каждое слово сочилось ядом, как будто она наслаждалась тем, как ее голос ранит.
Анна сжала под столом кулаки, но заставила себя ответить. «Доброе утро», — ее голос был тихим. Она не даст Елене увидеть ее слабость.
Не сегодня. Елена прошла к столу, ее каблуки цокали полинолиуму, как метроном, отчитывающий последние секунды перед бурей. Она взяла чашку, ту самую, что Анна подменила…
Анну словно ударило током. Ее дыхание замерло, глаза приковались к рукам свекрови. Елена поднесла чашку к губам, сделала глоток и поморщилась, ее брови нахмурились.
«Что за дрянь ты опять купила?», — бросила она, но продолжила пить, словно ничего не произошло. Она уселась напротив Анны, скрестив руки, и начала говорить о каких-то семейных делах, о наследстве, о старом доме Виктора, о том, как важно держать все в семье. Ее голос был ровным, но Анна чувствовала под ним скрытую угрозу.
Анна следила за каждым движением Елены, за каждым ее взглядом. Она заметила, как свекровь посмотрела на Виктора, коротко, но многозначительно, как будто они делились секретом, о котором Анна не должна знать. Виктор ответил ей едва заметным кивком, и этот жест ударил Анну, как пощечина.
Ее сердце пропустило удар. Они что-то скрывали. Они всегда что-то скрывали.
Она вспомнила, как Виктор изменился за последний год. Его теплые улыбки стали реже, а разговоры о будущем сменились странными вопросами о ее недвижимости. Квартира, доставшаяся ей от родителей, и небольшой загородный дом, это было все, что у нее осталось от семьи.
Виктор часто заводил разговоры о том, как лучше их продать, как вложить деньги в дело. Анна отмахивалась, думая, что он просто хочет лучшего для них. Но теперь эти разговоры всплывали в памяти, как зловещие знаки.
И Елена, с ее вечными намеками на то, что Анна не заслуживает своего положения, только подливала масло в огонь. Анна жала губы, стараясь дышать ровно. Ее взгляд метался между Еленой, которая продолжала пить кофе, и Виктором, который теперь смотрел в окно, избегая ее глаз.
Тишина в кухне стала невыносимой, как натянутая струна, готовая лопнуть. Анна знала, что сейчас произойдет что-то страшное. Она чувствовала это кожей, каждой клеткой своего тела.
И все, что она могла сделать, это ждать. Через несколько минут Елена замолчала. Ее рука дрогнула, чашка звякнула о стол.
«Мне нехорошо», — пробормотала она, хватаясь за горло. Лицо свекрови посерело, глаза расширились от ужаса. Виктор побледнел.
«Мам, что с тобой?» Его голос дрожал, но Анна уловила в нем не только страх, но и злость. Елена начала задыхаться, ее тело содрогалось в судорогах. Анна, не теряя ни секунды, схватила телефон и вызвала скорую, включив запись.
Она не знала, что именно происходит, но чувствовала, это ее единственный шанс узнать правду. Скорая приехала через десять минут. Медики суетились вокруг Елены, укладывая ее на носилки.
Виктор метался рядом, то хватая мать за руку, то бросая на Анну яростные взгляды. Когда они остались на мгновение наедине, он шагнул к ней, его лицо исказилось. «Ты что сделала?» Прошипел он.
Анна посмотрела ему в глаза, впервые без страха. «Нет, Витя. Это ты мне скажи, что ты в кофе подсыпал»….
В больнице царил организованный хаос. Елену увезли на обследование, а Анна, дождавшись момента, подошла к доктору Иванову, пожилому мужчине с усталым, но внимательным взглядом. Она показала ему запись, момент, когда Елена выпила кофе и начала задыхаться.
«Я думаю, это не случайность», тихо сказала Анна. Доктор нахмурился, но кивнул. «Мы сделаем анализы.
Если что-то найдем, я сообщу». Пока ждали результатов, Анна сидела в коридоре, прокручивая в голове последние месяцы. Ее здоровье ухудшалось с пугающей регулярностью.
Боли в животе, слабость, головокружение – все это началось после того, как она перевела на свое имя квартиру и дом, унаследованный от родителей. Виктор тогда настоял, чтобы она оформила все на себя для безопасности. Теперь она видела это иначе.
Он часто спрашивал о недвижимости, о ее стоимости, о том, как лучше ее продать. Анна отмахивалась, думая, что он просто заботится о будущем. Как она была слепа.
Она вспомнила один вечер, когда нашла в ящике Виктора пузырек с какой-то жидкостью. Он отмахнулся, сказав, что это для работы. Тогда она поверила.
Теперь этот пузырек всплывал в памяти, как зловещий предвестник. И еще были взгляды Елены, холодные, расчетливые, как будто она видела в ванне не человека, а препятствия. К вечеру больничный коридор окутала гнетущая тишина, нарушаемая лишь далеким писком медицинских приборов и шорохом шагов медсестер.
Анна стояла у двери палаты, ее рука застыла на холодной металлической ручке. Сердце билось так сильно, что казалось, оно разорвет грудную клетку. Она знала, что за этой дверью ее ждет правда.
Елена пришла в себя час назад, и Анна понимала, что это ее последний шанс вырвать ответы из паутины лжи, которая опутала ее жизнь. Она сделала глубокий вдох, прогоняя дрожь, и толкнула дверь. Елена лежала на больничной койке, ее лицо было бледным, но глаза, те же глаза, полные высокомерной злобы, горели огнем.
Она выглядела слабой, но эта слабость была обманчивой, как змея, что притворяется мертвой перед ударом. Виктор сидел рядом, сгорбившись, держа ее руку. Его пальцы жимали ее ладонь слишком крепко, словно он боялся, что мать ускользнет или выдаст его.
Увидев Анну, Елена дернулась, ее губы искривились в знакомой гримасе презрения. Ты, — прохрепела она, и ее голос, хоть и слабый, был пропитан ядом. Это ты виновата.
Слово «ты» прозвучало как обвинение, как приговор, но Анна уловила в ее взгляде нечто новое, тень страха, мелькнувшую, как облако, закрывающее солнце. Этот страх был едва заметным, но он был. И он дал Анне силу.
Она шагнула ближе, ее шаги гулко отдавались в тишине палаты. Ее глаза, обычно мягкие, теперь горели холодным огнем. «Скажите мне правду, Елена, — сказала она, и ее голос был твердым, как сталь, несмотря на бурю, что бушевало внутри.
Что было в том кофе? Елена жала губы, ее лицо напряглось, словно она пыталась проглотить слова, рвущиеся наружу. Она посмотрела на Виктора, и в этом взгляде было все, приказ, мольба, угроза. Но Виктор молчал, уставившись в пол, его лицо было маской, за которой прятались стыд и страх…
Тишина стала невыносимой, как воздух перед грозой. Анна чувствовала, как ее нервы натягиваются, готовые лопнуть, но она не отступала. Она не могла отступить.
И тогда Елена заговорила. «Ты никогда не была достойна моего сына. Никогда.
Простая девчонка, без роду, без племени. Ты думаешь, я позволила бы тебе разрушить его жизнь?» Она кашлянула, но ее глаза не отрывались от Анны, прожигая ее насквозь. «Я хотела, чтобы ты исчезла.
Мы оба этого хотели». Анна почувствовала, как пол уходит из-под ног. Мир вокруг нее закружился, стены палаты сжались, словно собираясь раздавить ее.
«Оба?» – переспросила она, и ее голос дрогнул, выдавая боль, которую она так старалась скрыть. Она повернулась к Виктору, ее взгляд умолял его опровергнуть эти слова, сказать, что это ложь, что он не предавал ее. Но Виктор не смотрел на нее.
Его голова была опущена, пальцы нервно теребили край больничного одеяла. Его молчание было громче крика, тяжелее удара. Оно разрывало ее сердце на куски.
Елена, словно почуяв слабость, продолжила, и ее голос стал сильнее, пропитанный торжествующей злобой. «Твоя квартира, твой дом, ты думаешь, мы позволили бы тебе держать все это? Это не твое. Это никогда не было твоим.
Виктор заслуживает лучшего, жизни, где он не будет прозябать с такой, как ты. Мы хотели избавиться от тебя, чтобы он мог начать все заново. Без тебя».
Каждое слово было как яд, медленно растекающийся по венам Анны. «Квартира. Дом.
Все, что осталось от ее родителей, их теплых объятий, их смеха, их любви. Все, что Виктор так часто упоминал с жадным блеском в глазах, когда думал, что она не замечает. Анна замерла, ее дыхание стало прерывистым.
Она вспомнила, как он впервые увидел ее квартиру, скромную, но уютную, с фотографиями родителей на полке. «Это можно выгодно продать», — сказал он тогда, и она рассмеялась, думая, что он шутит. Теперь она видела эти слова в новом свете.
И Елена, с ее вечными намеками, что Анна не заслуживает своего положения, что она присвоила то, что ей не принадлежит. Все это было частью плана, холодного, расчетливого, бесчеловечного. Она повернулась к Виктору, ее голос дрожал, но теперь это был не страх, а гнев, чистый и обжигающий.
«Это правда?» — спросила она, и каждое слово падало, как камень, в пропасть между ними. Виктор, наконец, поднял глаза, и Анна увидела в них все, стыд, злобу, отчаяние. Его губы шевельнулись, но он не издал ни звука.
Его лицо, такое знакомое, такое любимое когда-то, теперь было чужим. Она вспомнила его улыбки, его обещания, его теплые руки, которые обнимали ее в трудные дни. Все это было ложью.
Анна сжала кулаки, ее ногти впились в ладони, но боль помогла ей удержаться. Она не позволит им сломать ее. Не теперь…
Она достала телефон, ее пальцы дрожали, но движения были точными. Она включила запись и направила его на Елену. «Повторите, что вы сказали», — сказала она, и ее голос был холодным, как лед.
Елена замерла. Ее глаза расширились, страх окончательно вытеснил высокомерие. Она поняла, что перешла черту, что ее слова, брошенные в порыве ненависти, стали ее ловушкой.
Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут дверь палаты скрипнула, и вошел доктор Иванов. Его лицо было суровым, в руках он держал папку с результатами анализов. «Анна», — сказал он, и его голос был тяжелым, как приговор.
«В крови вашей свекрови обнаружено токсичное вещество. То же самое, что мы нашли у вас два месяца назад». Анна почувствовала, как воздух покидает ее легкие.
Она посмотрела на доктора, потом на Елену, потом на Виктора. Мир вокруг нее рушился, но в этом хаосе она ощутила странную ясность, словно пелена спала с ее глаз. Все, что она принимала за любовь, за семью, было ложью.
Виктор и Елена не просто презирали ее. Они травили ее, медленно, методично, чтобы завладеть ее имуществом. Они хотели ее смерти.
Доктор Иванов посмотрел на Виктора, его взгляд был тяжелым, как свинец. «Это не случайность», — сказал он, и эти слова повисли в воздухе, как звон колокола. Виктор дернулся, его рука выпустила ладонь Елены, словно она обожгла его.
Елена попыталась что-то сказать, но ее голос сорвался в кашель, и она откинулась на подушку, закрыв глаза. Анна стояла неподвижно, ее телефон все еще записывал, фиксируя каждый звук, каждое движение. Она знала, что этот момент изменит все.
Она знала, что правда, какой бы горькой она ни была, теперь принадлежит ей. Детектив прибыл через час. Это был мужчина средних лет, с острым взглядом и спокойным голосом, который, казалось, мог разглядеть правду даже в самых темных уголках.
Анна передала ему запись и рассказала все о своих недомоганиях, о странных взглядах, о подмене чашек. Она упомянула пузырек, который видела в ящике Виктора, и переписку, которую случайно заметила на его телефоне, но не придала тогда значения. Соколов слушал внимательно, делая пометки.
«Мы обыщем ваш дом», — сказал он. «Если там есть улики, мы их найдем». Анна кивнула, но внутри нее бушевала буря.
Она чувствовала себя преданной, раздавленной, но в то же время — живой. Она выстояла. И теперь собиралась бороться.
Пока полиция работала, Анна вернулась домой. Ее трясло, но она заставила себя действовать. Она перерыла вещи Виктора, игнорируя боль в груди, которая накатывала при каждом воспоминании о его улыбке, о его словах любви…
В ящике его стола она нашла пузырек, тот самый с мутной жидкостью. Рядом лежали документы, план продажи ее квартиры и дома, уже с подписями Риолтера. Там же была переписка с Еленой, где они обсуждали, как убрать Анну и разделить деньги.
«Она не должна ничего заподозрить», — писала Елена. «Я все сделаю», — отвечал Виктор. Анна опустилась на пол, сжимая телефон.
Слезы жгли глаза, но она не позволила им пролиться. Не теперь. Она сфотографировала все и отправила Соколову.
Это была ее месть, не крики, не истерика, а холодная, твердая правда. На следующий день Соколов вызвал ее в участок. Анализы подтвердили, вещество в кофе Елены совпадало с тем, что находили в крови Анны.
Пузырек, найденный в доме, содержал тот же яд. Виктор и Елена признались, но каждый винил другого. Елена твердила, что это была ее идея, чтобы освободить сына от этой девки.
Виктор же клялся, что мать заставила его, но признал, что хотел денег от продажи недвижимости Анны. «Ты не понимаешь, как тяжело жить без ничего», – бросил он ей на допросе, когда их свели лицом к лицу. Анна посмотрела на него, человека, которого любила, и не узнала.
Перед ней был чужак, жадный и слабый. «Ты мог просто уйти», – тихо сказала она. «Но ты выбрал это».
Виктор отвел взгляд, и в его молчании была вся правда. Елена, напротив, не молчала. Она кричала, обвиняя Анну во всем, называя ее змеей и воровкой.
Но ее слова тонули в пустоте. Улики говорили громче. Полиция нашла еще один пузырек в сумке Елены, а в ее телефоне – заметки о дозировках яда.
Все было спланировано с пугающей точностью. Суд длился три недели. Анна сидела в зале, сжимая в руке фотографию родителей, единственное, что осталось от ее прежней жизни.
Доказательства были неопровержимыми – записи, пузырьки с ядом, переписка, показания врачей. Прокурор зачитал переписку Виктора и Елены, где они обсуждали, как сделать отравление естественным. Зал ахнул, но Анна не шевельнулась.
Она уже пережила худшее. Виктора приговорили к десяти годам за покушение на убийство и сговор. Елену – к семи, учитывая ее возраст и состояние здоровья…
Когда судья зачитывал приговор, Елена посмотрела на Анну с такой ненавистью, что та почувствовала холод. Но это был последний раз, когда их взгляды пересеклись. После суда Анна вернулась к работе.
Ее коллеги, узнав о случившемся, смотрели на нее с смесью жалости и восхищения. Она ненавидела жалость, но принимала поддержку. Ее проект, над которым она работала до всей этой истории, получил одобрение.
Она выступила на конференции, рассказав не только о своей работе, но и о том, как важно доверять своей интуиции. Ее голос дрожал, но не от страха, а от силы. Зал аплодировал стоя.
Ночью, стоя у окна своей квартиры, Анна смотрела на город. Квартира и дом были в безопасности, ее последняя связующая с родителями. Она была одна, но не чувствовала одиночества.
Впервые за долгое время она была свободна от лжи, от яда, от предательства. Горький вкус правды был тяжелым, но он сделал ее сильнее. Она знала, что впереди еще много работы, над собой, над своей жизнью.
Но теперь она была готова. Анна закрыла глаза и впервые за месяцы улыбнулась. Это была не просто победа.
Это было начало. Однажды субботним утром, стоя у окна с чашкой чая, Анна вдруг поняла, что не может двигаться дальше, пока не закроет последнюю страницу этой истории. Она не хотела мстить, месть была бы слишком легким путем.
Она хотела понять. И, может быть, простить. Не ради них, а ради себя.
Так родилась идея, которая сначала показалась ей безумной, отнести передачи в тюрьму. Виктору и Елене. Не для того, чтобы их задобрить, а чтобы взглянуть им в глаза и найти в себе силы отпустить боль.
Она собрала две скромные посылки, книги, немного еды, теплые носки, ничего лишнего, но достаточно, чтобы показать, что она не опустилась до их уровня. Ее руки дрожали, когда она заполняла документы в тюремной приемной. Запах сырости и металла, гулки и шаги охранников, холодный свет ламп, все это давило на нее, но она держалась.
Сначала она решила встретиться с Еленой. Комната для свиданий была тесной, с серыми стенами и маленьким столом, разделенным стеклом. Елена вошла, и Анна едва узнала ее..
Высокомерие исчезло, сменившись усталостью. Ее волосы, когда-то безупречно уложенные, теперь были собраны в неряшливый пучок, а глаза, все еще острые, смотрели с настороженностью. Она села напротив, ее руки сложились на столе, как будто она готовилась к бою.
«Зачем ты пришла?» Голос Елены был хриплым, но в нем не было прежней злобы. Только пустота. Анна сглотнула, ее пальцы жали край сумки.
«Я принесла передачу. И… хотела поговорить.» Елена усмехнулась, но усмешка вышла горькой. «Поговорить? После всего, что ты сделала? Я сделала?» Анна посмотрела ей в глаза, и в ее голосе не было гнева, только усталость.
«Ты пыталась убить меня, Елена. Ты и Виктор. За что? За квартиру? За дом? Или просто потому, что я не вписывалась в твои планы?» Елена отвела взгляд, ее губы задрожали.
Впервые Анна увидела в ней не монстра, а женщину, сломленную собственными ошибками. «Я хотела лучшего для него», — наконец сказала Елена, и ее голос сорвался. «Ты не понимаешь.
Он мой сын. Мой единственный сын. Я думала, если ты исчезнешь, он будет свободен.
Он сможет жить так, как заслуживает». Анна почувствовала, как слезы жгут глаза, но сдержалась. Елена молчала, ее пальцы нервно теребили край рукава.
Потом она посмотрела на Анну, и в ее глазах блеснули слезы. «Я не хотела, чтобы все так закончилось», — прошептала она. «Я.
Мне жаль». Это было первое извинение, которое Анна услышала от нее, и оно резануло сильнее, чем любая ненависть. Анна жала губы, борясь с комом в горле.
«Мне тоже жаль», — тихо сказала она. «Но не за себя. За тебя.
За то, что ты выбрала ненависть вместо любви». Она встала, оставив передачу на столе, и вышла, не оглядываясь. Слезы текли по ее щекам, но она чувствовала странное облегчение.
Она отпустила Елену, не простила, но отпустила. Встреча с Виктором была еще тяжелее. Он вошел в комнату для свиданий, и Анна едва сдержала дрожь…
Его лицо осунулось, глаза валились, но в них все еще теплилась тень того мужчины, которого она когда-то любила. Он сел, не глядя на нее, его руки лежали на столе, как будто прикованные. «Ты не должна была приходить», — сказал он, и его голос был глухим, безжизненным.
«Я принесла тебе вещи», — ответила Анна, стараясь говорить ровно. «И я хотела увидеть тебя. Узнать, почему».
Виктор поднял глаза, и в них была такая боль, что Анна почувствовала, как ее сердце сжимается. «Почему?» Он горько усмехнулся. «Ты знаешь, почему.
Деньги. Мама. Я. Я был слабым, Анна.
Я думал, что это решит все. Что я наконец-то буду кем-то». Анна смотрела на него, и перед ее глазами мелькали воспоминания, их первая встреча, его смех, их танец на свадьбе.
Все это было настоящим, или ей хотелось так думать? «Ты был кем-то», — тихо сказала она, и ее голос задрожал. «Для меня ты был всем. Но ты выбрал это».
Виктор закрыл лицо руками, его плечи затряслись. «Прости меня», — прошептал он, и его голос сорвался. «Я не хотел.
Я не думал, что все зайдет так далеко». «Я просто, я не знал, как остановиться». Слезы текли по его щекам, и Анна почувствовала, как ее собственные глаза наполняются влагой.
Она сжала кулаки, борясь с желанием протянуть руку через стекло. «Я любила тебя», — сказала она, и каждое слово было как нож. «Но я не могу тебя простить.
Не сейчас. Может, когда-нибудь, но я желаю тебе найти мир. Ради тебя самого».
Она встала, оставив передачу, и вышла из комнаты. Слезы текли по ее лицу, но с каждым шагом она чувствовала, как груз прошлого становится легче. Она не простила их, не полностью, но она отпустила их.
И в этом была ее победа.