* Мужчина нашел грязную коляску на свалке, а когда стал чистить, то закричал от увиденного…
Холодный, как лед. Даже на фотографию ребенка не смог нормально посмотреть. Параллельно полиция искала саму Алину Мороз. Проверили больницы, морги, вокзалы.
Опросили соседей. Соседка Алины, пожилая женщина Антонина Федоровна, рассказала. — Алиночка была тихая, спокойная девочка. После родов совсем затихла.
Я видела, как ей тяжело. Одна с ребенком, денег нет. Я иногда суп приносила, помогала, чем могла. — А когда вы ее видели в последний раз?
— Числа двадцать седьмого, по-моему. Встретила в подъезде. Она с коляской шла, малышка спала. Алина выглядела, как бы сказать, какая-то потерянная.
Глаза красные, будто плакала. Я спросила, что случилось, милая? Она говорит, ничего, Антонина Федоровна, все хорошо. — Но я же вижу, там нехорошо.
— Она что-то говорила о своих планах? — Нет. Только попрощалась как-то странно. Говорит, спасибо вам за все.
Вы очень добрая. Я тогда не придала значения, а теперь думаю… Старушка вытерла слезы платком. Проверка алиби Коваля показала, что он действительно был на работе в указанные дни.
Камеры видеонаблюдения зафиксировали его въезд в офисный центр утром и выезд вечером. Но это не исключало возможности, что он нанял кого-то. Тихоненко организовал прослушку телефона Коваля.
Несколько дней ничего интересного. Разговоры с подрядчиками, с женой, со знакомыми. А потом, в среду вечером, прозвучал разговор, который все изменил. Коваль звонил кому-то, номер был не определен.
Видимо, одноразовая симка. — Ну что там? — Все чисто. Никаких следов.
Машину уже разобрали на запчасти. Грубый мужской голос. — Хорошо. Деньги получишь завтра.
— А что с… — Меня не волнует. Делай, что хочешь. Главное, чтобы никто не нашел.
— Понял. Тихоненко запросил детализацию звонков. Второй номер был зарегистрирован на некого Максима Орленко, 35 лет, судимость за разбой. Вычислили адрес Орленко, отправили группу захвата.
Задержали в его квартире в час ночи. Максим спал пьяный, сопротивления не оказал. При обыске нашли деньги. 500 тысяч наличными, связку ключей от иномарки и телефон с перепиской.
Орленко привезли в отделение, продержали в камере до утра, чтобы протрезвел. А утром начали допрос. Тихоненко положил перед ним распечатку переписки с Ковалем. — Максим, о чем вы говорили с Дмитрием Ковалем 3 октября?
— Не знаю никакого Коваля. — Не ври. Вот распечатка звонков. Ты звонил ему, он тебе.
Разговор записан. — Про машину, которую разобрали на запчасти, помнишь? Орленко побледнел. Молчал минуту, потом спросил.
— А что мне за это будет? — Зависит от того, что ты расскажешь. Если ты просто помогал утилизировать машину — одно. Если участвовал в убийстве — совсем другое.
— Я никого не убивал, — выпалил Орленко. — Клянусь. Тогда рассказывай все по порядку, может договоримся. Орленко тяжело вздохнул.
— Коваль нанял меня 28 сентября. Позвонил, сказал, что нужно кое-что сделать. Заплатит хорошо. — Я согласился.
Мне деньги нужны были. — Что нужно было сделать? — Он сказал, что есть одна баба, которая его достала. Ну, припугнуть, чтобы отстала.
— Алину Мороз? — Да, ее. Он дал адрес, фотографию. — Сказал, что она обычно гуляет с ребенком в парке за домом, вечером после шести.
— И что ты сделал? — Я приехал туда 29-го, вечером. Дождался, когда она вышла. Подошел, представился другом Коваля.
Сказал, что он просит ее больше не беспокоить его, иначе будут проблемы. — А на что ответила? — Она… Она заплакала.
Говорит, скажите ему, что я не хочу его денег. Я просто хочу, чтобы он признал дочь, чтобы Соня знала, что у нее есть отец. Я говорю, мне это не интересно, просто передаю слова.
И ушел. — Это все? — Нет. Коваль позвонил мне в ту же ночь, спросил, выполнил ли я.
Я сказал, что да. А он говорит, этого мало, она опять может начать писать, звонить. Надо решить вопрос радикально. Сергей, который присутствовал на допросе как свидетель по разрешению Тихоненко, почувствовал, как внутри все сжалось.
— Что значит радикально? — спросил Тихоненко. Он предложил… Орленко запнулся. — Он предложил убрать ее.
За миллион. В кабинете повисла тишина. И ты согласился? — Я…
Я испугался отказать. — Коваль, человек серьезный, связи у него. Если бы я отказался, меня самого могли… Ну, вы понимаете, я согласился, но я не убивал ее.
— Тогда что произошло? — Тридцатого утром я приехал к ее дому. Караулил. Она вышла около одиннадцати с коляской.
Я подошел, сказал, что мы должны поговорить. Отвел ее к машине. У меня Ланос был. — И?
— Я сказал ей правду. Ну, почти правду. Говорю… Коваль заплатил мне, чтобы я тебя убил.
Но я не убийца. Даю тебе шанс. Уезжай из города. Навсегда.
Возьми дочку, документы и исчезни, иначе он пришлет другого, который не будет разговаривать. — А на что сказала? — Сначала не верила.
Потом поняла, что я не вру. Спросила, а куда мне ехать? У меня нет денег. Я дал ей пятьдесят тысяч из тех, что Коваль мне на расходы дал.
Сказал, этого хватит на билеты и первое время. Дальше сама. Она уехала. Да, я отвез ее на автовокзал.
Она купила билеты. Не знаю, куда. Не спрашивал. Чем меньше знаю, тем лучше.
Коляску она оставила. Сказала, все равно новую купить придется, а эту жалко выкидывать. Я взял коляску, выбросил на свалку, чтобы Коваль думал, что я дело сделал. Тихоненко откинулся на спинку стула.
То есть по-твоему, Алина Мороз жива и где-то скрывается? Да, я ее отпустил. Я не убийца, говорю же. А машину зачем разбирал?
Коваль приказал. Сказал, что на ней могли остаться следы. Я разобрал. Запчасти продал.
Деньги от Коваля получил? Пятьсот тысяч. Обещал миллион, но сказал, что остальное отдаст потом. Я не стал спорить.
Живой остался. И то хорошо. Тихоненко посмотрел на Сергея. Что скажете?..
