* «ПОШЛА В0Н, ЖЕНЩИНА!» — крикнул он, не зная, КТО был перед ним. Его конец был страшен…
«Ещё одно преступление, выявленное в ходе расследования, товарищ командующая. Генерал-полковник Коваль сразу после вступления в должность приказал провести элитный ремонт своего кабинета и резиденции. Проблема в том, что для оплаты этих работ были незаконно использованы бюджетные средства, выделенные на благоустройство и безопасность солдат».
От доклада полковника Кравченко взгляд Елены стал ледяным. «Солдатские койки разваливаются, огнетушители просрочены, а он, чтобы жить в роскоши, воровал деньги, заработанные их потом и кровью». Это было уже не просто преступление, а бесстыдный поступок, свидетельствующий о полной потере элементарной человеческой морали — не говоря уже об офицерской чести.
«Доказательства есть?»
«Так точно, товарищ командующая. Мы провели обыск в частной фирме, занимавшейся ремонтом, и изъяли все контракты и документы. Мы также нашли подробные сметы, в которых Коваль лично указывал дорогую итальянскую мебель, мрамор, шёлковые обои и так далее».
Полковник Кравченко достал из портфеля ещё одну толстую папку. В ней были сметы, списки материалов и фотографии отремонтированного кабинета и резиденции Коваля. Кабинет на фотографиях был настолько роскошным и пышным, что трудно было поверить: это рабочее место военного командира. Блестящий мраморный пол, старинный антикварный стол, диван из лучшей кожи стоимостью в сотни тысяч гривен — всё это напоминало люкс в дорогом отеле.
Елена листала фотографии, сравнивая их с фотографиями убогой казармы 70-й бригады из другой папки: разваливающиеся койки и позолоченный, как клетка, кабинет Коваля. Этот разительный контраст зажёг в её сердце холодный огонь гнева.
«Как производилась оплата?»
«Это самая хитрая часть. Контракт с фирмой был оформлен как положено, но фактическая оплата производилась частями из разных статей бюджета. Например, из средств на замену устаревшего оборудования, на улучшение бытовых условий в казармах, на ремонт полигонов. На бумаге всё выглядело так, будто эти средства были потрачены по назначению».
«Что говорят бухгалтеры?»
« Сначала они оправдывались, что это был приказ командира корпуса, и они ничего не могли поделать. Но когда мы пригрозили им уголовным преследованием за соучастие в финансовых махинациях, они во всём признались. Мы получили показания и доказательства того, что Коваль лично приказал им подделывать бухгалтерские документы».
Елена закрыла папку и вздохнула. Падение Коваля превзошло все её ожидания. Он без зазрения совести отнимал у солдат положенную им безопасность и благополучие, чтобы обустроить свою комфортную клетку. Это было самое яркое доказательство того, как он на самом деле относился к солдатам. Для него они были не подчинёнными, которых нужно защищать, а объектами эксплуатации.
«Полковник Кравченко».
«Да, товарищ командующая».
«Подготовьте эту информацию для прессы. Другие обвинения, конечно, тоже важны. Но этот случай с нецелевым использованием бюджета вызовет наибольшее общественное негодование. Генерал, наживающийся на безопасности солдат, — что может быть более бесстыдным?»
«Понял. Подготовлю проект пресс-релиза».
«И последний допрос командира корпуса Коваля я проведу лично. Вызовите его ко мне в кабинет завтра утром».
При этих словах Елены на лицах полковника Кравченко и майора Грищенко появилось напряжение. То, что командующая лично допрашивает командира корпуса в статусе подозреваемого, было крайне необычно.
«Товарищ командующая, может, мы закончим?..» — осторожно начал полковник Кравченко, но Елена решительно покачала головой.
«Нет. Это дело началось с нашей встречи. И закончить его должна я. Я хочу задать ему последний вопрос — как офицеру и как человеку».
Её решение было твёрдым. Она хотела не просто юридического наказания, а посмотреть в глаза искажённой душе Коваля. Она должна была своими глазами увидеть, как он превратился в такого монстра, и осталось ли в его сердце хоть капля совести или чувства вины.
На следующее утро Коваля под конвоем инспекторов доставили в кабинет Елены. Всего несколько недель назад он так высокомерно расхаживал по этому штабу, а сейчас он был преступником, потерявшим всё. Звёзды генерал-полковника уже были сорваны с его плеч, а впалые глаза и небритое лицо говорили о перенесённых им душевных страданиях.
Увидев на столе Елены многочисленные папки с документами и фотографиями, он, казалось, смирился со всем и опустил голову. Елена предложила ему стул, но он остался стоять.
Елена встала и подошла к нему. Глядя ему прямо в глаза, она тихим, но сильным голосом спросила:
«Генерал, я не буду сегодня спрашивать вас о законах и уставах. Об этом говорят все эти документы. Я хочу спросить лишь об одном».
Она взяла со стола фотографию старой койки и фотографию роскошного кабинета и положила их рядом перед его глазами.
«Когда вы спали в этой позолоченной клетке, вам хоть раз приходили в голову лица солдат, которые не могли уснуть от страха на этих скрипучих койках? Что для вас значили солдаты, армия, этот мундир?»
Это был не вопрос командующей подчинённому. Это был самый фундаментальный вопрос, который один человек может задать другому. И перед этим вопросом Коваль наконец сломался. Из его глаз потекли слёзы запоздалого раскаяния. Но эти слёзы не могли смыть его преступлений и страданий множества солдат, от которых он отвернулся.
Его падение стало необратимой реальностью.
Результаты специальной инспекции в отношении Коваля были широко освещены в прессе. Газеты и телеканалы пестрели кричащими заголовками: «Пир взяточников на жизнях солдат», «Два лица генерала», «Звёзды воровства». «Бесстыдный командир корпуса украл бюджет на безопасность, чтобы отделать роскошную резиденцию». Гнев общественности достиг предела. А честь армии была втоптана в грязь.
Министерство обороны немедленно отстранило Коваля от должности и передало дело в военную прокуратуру для официального расследования. Через несколько дней в большом зале заседаний главного командования сухопутных войск состоялся дисциплинарный комитет по делу Коваля.
На заседании присутствовали все высшие руководители армии, включая начальника генерального штаба. Елена также присутствовала в качестве командующей ССО. Атмосфера в зале была тяжёлой и гнетущей.
Это было не просто судилище над одним генералом, а суровый ритуал, вскрывающий язвы всей армии и проверяющий её способность к самоочищению. Коваль, явившийся на заседание в качестве обвиняемого, был совершенно другим человеком. В его лице не осталось и следа былого высокомерия и уверенности. Измождённое лицо, пустой взгляд, помятая гражданская одежда, похожая на робу заключённого, — всё это красноречиво говорило о глубине его падения.
Он стоял перед членами комитета и молча слушал, как начальник инспекции зачитывает список его преступлений: злоупотребление должностными полномочиями, подделка отчётности, подделка официальных документов, хищение в особо крупных размерах. Его обвинения не было конца.
Когда чтение закончилось, председатель комитета — начальник генштаба — предоставил ему последнее слово.
«Генерал Коваль, у вас есть что сказать?»
Коваль долго молчал, опустив голову. Затем медленно поднял её. Его взгляд был устремлён на Елену. В его глазах не было ни обиды, ни гнева — лишь сложное, смешанное чувство…
