Старуха оставила в лесу парализованного дедушку, но то, что сделал волк, повергло всех в шок..

Ефим тоже почувствовал тревогу. Воздух изменился, стал тяжелее. Послышался треск сучьев.

Громкий, небрежный. Кто-то большой и сильный продирался сквозь подлесок. Через минуту из-за густых зарослей орешника показался он — медведь.

Хозяин леса. Крупный бурый самец. Он шел, лениво переваливаясь с лапы на лапу и что-то вынюхивал на земле.

Его маленькие глазки-бусинки остановились на неподвижной фигуре человека. Медведь замер, втягивая носом воздух. Запах крови, болезни и беспомощности был для него явным приглашением к легкой добыче.

Он медленно двинулся в сторону Ефима. У старика внутри все похолодело. Против такого зверя у него не было ни единого шанса.

Это был конец, теперь уже точно. Он закрыл глаза, не желая видеть, как когтистая лапа опустится на него. Но тут же раздался яростный, оглушительный рык.

Седой волк вскочил на ноги и одним прыжком оказался между Ефимом и медведем. Он был почти вдвое меньше лесного гиганта, но в его позе не было и тени страха. Он стоял, широко расставив передние лапы, оскалив клыки, и все его тело превратилось в напряженный комок ярости и отваги.

Медведь остановился в нескольких шагах, удивленный такой дерзостью. Он поднялся на задние лапы, возвышаясь над волком, и издал грозный рев, от которого, казалось, задрожали деревья. Он ожидал, что волк испугается и убежит, оставив ему добычу.

Но Седой не отступил. Он ответил низким, угрожающим рычанием, не сводя с медведя горящих глаз. Это был поединок взглядов, поединок воли.

Старый, одинокий волк бросил вызов хозяину тайги, защищая беспомощного человека. Медведь переминался с лапы на лапу, явно не решаясь нападать. Он не был голоден настолько, чтобы ввязываться в драку с таким отчаянным противником.

Риск получить серьезные раны был слишком велик. Он еще раз грозно ревкнул, скорее для острастки, чем для угрозы. Неуклюже опустился на все четыре лапы, развернулся и, ломая кусты, побрел — прочь, вглубь леса.

Волк еще долго смотрел ему вслед, не расслабляясь, пока треск веток не затих вдали. Только тогда он опустил голову, встряхнулся и снова подошел к Ефиму. Он ткнулся носом в его неподвижную руку, словно проверяя, все ли в порядке.

Ефим открыл глаза. Он видел все. Он видел эту невероятную битву характеров, дикий зверь, которого люди считали безжалостным убийцей, только что рисковал своей жизнью ради него.

В глазах старика стояли слезы, первые слезы не от боли и отчаяния, а от потрясения и благодарности. Он не мог пошевелить рукой, чтобы погладить своего спасителя, но он смотрел на него. И в этом взгляде было все то, что он не мог выразить словами, и волк, казалось, все понял.

Он снова улегся рядом, положив свою большую голову на лапы и закрыл глаза, но уши его по-прежнему были на чоку, а в деревне тем временем начинался престольный праздник. С утра потянуло дымком из печей, запахло пирогами, женщины в нарядных платках сновали по дворам, мужики собрались у колодца, обсуждая последние новости. Но Григорию, соседу Ефима, было не до праздника, с самого утра его точило какое-то беспокойство.

Он не видел Ефима уже больше суток. Обычно в хорошую погоду Марфа выкатывала его на крыльцо, и старик сидел там часами, глядя на улицу. Григорий всегда подходил, перекидывался парой слов.

Ефим отвечал с трудом, но его глаза всегда светились радостью от общения. А сегодня крыльцо было пустым. Григорий подошел к их избе.

Дверь была притворена. Он постучал. Тишина.

Он толкнул дверь и вошел. В доме было прибрано, даже слишком чисто, как-то не жило. На столе стояла кринка с молоком и краюха хлеба.

Марфа сидела на лавке, уставившись в одну точку. Вид у нее был странный, отстраненный и в то же время напряженный. — Здравствуй, Марфа! — сказал Григорий.

— А где Ефим? Не видать его что-то. Марфа медленно повернула к нему голову. Ее лицо было похоже на маску…