Старуха оставила в лесу парализованного дедушку, но то, что сделал волк, повергло всех в шок..

— Помер, — глухо ответила она. — Ночью отмучился царствие ему небесное. У Григория сердце ухнуло в пятки.

— Как помер? Когда? Что ж ты молчишь? Людям не сказала. — Помочь? Ведь надо похоронить по-людски. — А я уже, — также ровно ответила Марфа, не мигая, — за огородом прикопала.

Не хотела в праздник людям суету создавать. Он тихий был и ушел тихо. Нечего тревожить никого.

Григорий опешил. Что-то в ее словах, в ее пугающем спокойствии было неправильным, фальшивым. Похоронить мужа за огородом, как собаку, без священника, без… людей? Ефима, которого вся деревня уважала.

Это было немыслимо. — Ты в своем уме, Марфа? — нахмурился он. — Как это? — За огородом.

А ну покажи… могилу. — Нечего там смотреть, — отрезала она, и в ее голосе впервые прозвучали злые нотки. Сказала, похоронила, значит, так и есть.

Иди, празднуй, Григорий, не мешай горю моему. Она отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Григорий вышел из избы, чувствуя, как внутри все холодеет от страшного подозрения.

Он обошел дом, заглянул за огород. Земля была не тронута. Никакой свежей могилы.

И тут он вспомнил. Вчера вечером, когда уже смеркалось, он видел, как Марфа катила тележку в сторону леса. Он тогда еще удивился, зачем ей на ночь, глядя в лес.

Но не придал значения. А теперь все части головоломки сложились в ужасную картину. Она не похоронила его.

Она вывезла его в лес. Живого. На верную смерть.

От этой мысли у него зашевелились волосы на голове. Он бросился к мужикам, которые все еще стояли у колодца. — Мужики и беда! — закричал он, с трудом переводя дух.

— Ефима нет. Марфа говорит, помер, и она его за огородом схоронила. А сама врет.

Я вчера видел, как она его в лес везла. Живого. В тележке.

Мужики замолчали. Их веселые лица стали серьезными. Они переглянулись.

Все знали крутой и злой нрав Марфы. Все знали, как она относилась к больному мужу. И все понимали, что слова Григория могут быть страшной правдой.

— В лес? — переспросил Степан Коренастый-Кузнец. — Одна? — Старика больного. — Да, — подтвердил Григорий.

— Она его бросила там, я уверен. На съедение волкам. Мы должны его найти.

Может, он еще жив. Праздничное настроение вмиг улетучилось. Вместо песен и смеха над деревней повисло тревожное молчание.

Не сговариваясь, мужики стали расходиться по домам. За ружьями, топорами и веревками. Они шли не на праздник, а на поиски.

На поиски человека, которого, возможно, еще можно было спасти от страшной участи. Лес встретил поисковый отряд настороженной тишиной. Около десятка мужиков во главе с Григорием шли цепью, внимательно осматривая каждый густ, каждую низину.

Они кричали, звали «Ефи и Им», «Дядя, Ефи и Им, отзовись». Но в ответ им было лишь эхо, гулко разносившееся между стволами вековых сосен. Григорий шел впереди.

Его сердце стучало в такт шагам. Он винил себя за то, что не остановил Марфу вчера, не спросил, куда она направляется. Теперь каждая потерянная минута могла стать роковой.

Они шли по старой лесовозной дороге, той самой, по которой, как он предполагал, Марфа везла свою страшную ношу. Следы от телеги были едва заметны на сухой земле, но опытный глаз Григория их различал. «Сюда», говорил он, указывая направление.

Она шла в самую глушь к чертову оврагу. Мужики мрачно переглядывались. Места здесь были дикие, нехоженные.

Волки, о которых в деревне ходили страшные слухи, чувствовали себя здесь полноправными хозяевами. Шансов найти Ефима живым оставалось все меньше. Они обыскивали лес уже больше двух часов…