Старуха оставила в лесу парализованного дедушку, но то, что сделал волк, повергло всех в шок..

Дети оббегали избу Ефима стороной, а женщины, выходя на улицу, испуганно крестились. Но волк не проявлял никакой агрессии. Он ни на кого не рычал, не обращал внимания на лающих собак.

Он просто лежал и ждал. Иногда он поднимал голову и прислушивался к звукам, доносившимся из дома. Казалось, он следит за состоянием своего подопечного на расстоянии, по одному, лишь запаху и едва уловимым шорохом.

Григорий каждый день выносил ему миску с едой, то остатки похлебки, то кости. Волк сначала не притрагивался к пище, но потом, видимо, поняв, что это подношение, а не приманка, начал есть. Постепенно деревня привыкла к своему новому, необычному жителю.

Его перестали бояться. На него смотрели с суеверным уважением, почти с благоговением. В нем видели не просто зверя, а некоего высшего посланника, живое воплощение справедливости и преданности.

Дети уже не боялись играть неподалеку, а мужики, проходя мимо, кивали ему как равному. Прошло несколько недель, Ефим медленно шел на поправку. Арина продолжала свое лечение, а забота соседей согревала его лучше любого огня.

Однажды утром, когда Григорий менял ему повязки, Ефим пристально посмотрел на свою левую руку, лежавшую на одеяле безжизненной плетью. Он смотрел на нее долго, сосредоточенно, словно посылая ей безмолвный приказ. И вдруг его пальцы едва заметно дрогнули.

Григорий замер. — Дядя Ефим! Ты… Ты пошевелил! Ефим снова напряг всю свою волю, и палец, один палец, медленно, с неимоверным усилием согнулся. На лбу старика выступили капли пота, но в глазах его сияла победа.

Это было первое движение, первый шаг на долгом пути к исцелению. Вечером, когда новость облетела деревню, люди собрались у избы Ефима. Они говорили шепотом, но в их голосах было ликование.

— Поднимается наш Ефим! — говорили они. — Это все волк. Это его волчья преданность его с того света вытащила.

Силу свою ему отдал не иначе. И, глядя на седого зверя, мирно дремавшего на крыльце, никто в этом не сомневался. Шло время.

Лето сменилось золотой осенью, а затем и первыми заморозками. Жизнь в деревне текла своим чередом, но в ней появилось нечто новое, своя легенда, которую рассказывали у печи долгими вечерами, легенда о старике Ефиме и его седом волке. Каждый день для Ефима был маленькой битвой и маленькой победой.

После первого движения пальцем пришло второе, потом он смог сжать ладонь в кулак. Арина не оставляла его, каждый день принося новые отвары и мази, но главным лекарством была воля самого Ефима, подпитываемая немой поддержкой его четвероногого друга. Волк теперь жил во дворе постоянно.

Григорий сколотил ему просторную будку, утеплил ее сеном, но волк предпочитал спать на открытом крыльце, даже в мороз, словно неся свою бессменную вахту. Он стал тенью Ефима. Когда старика впервые смогли посадить в кровати, волк подошел к окну и, встав на задние лапы, заглянул внутрь, встретившись с ним взглядом.

В этом безмолвном диалоге было больше, чем в любых словах. Это было общение двух душ, связанных невидимой нитью. К началу зимы Ефим с помощью Григория смог сделать первый шаг.

Его ноги были слабыми, как у ребенка, они дрожали и подкашивались, но он стоял. Он стоял на своих ногах. В тот день вся деревня, казалось, затаила дыхание.

Когда Григорий вывел его на крыльцо, Ефим, опираясь на плечо соседа, сделал несколько шагов по скрипучему снегу. Волк тут же поднялся и подошел, ткнувшись влажным носом ему в руку. Ефим опустил свою дрожащую, но уже живую руку на его голову и впервые за долгое время погладил густую, жесткую шерсть.

— Спасибо, друг, — прошептал он. И это были его первые внятные слова после болезни. Волк тихо заскулил, словно поняв его…