В дом знахаря ворвались беглые зэku и угрожая ножом, заставили лечить раненого. А когда дед предложил им попить чаю, они согласились, не догадываясь, ЧТО их ждет…

Там утонешь. А направо бьет ключ, который тебе нужен. И он закрыл глаза и уснул.

А я еле дождался, когда гроза успокоится. Только гром стих, я оделся и вышел. Дождик еще моросил.

Трава вся в каплях воды. До того места я дошел быстро. Теперь нужно свернуть направо.

Но там были колючие кусты, просто непроходимые. А слева — нормальная тропка. Может, дед опять чего-нибудь подзабыл? И я было хотел шагнуть налево.

Оттуда послышалось злобное рычание. Только этого еще не хватало. Я шагнул назад и, не удержавшись на ногах, свалился в кусты.

Окорябылся весь. Смотрю — на меня волк наступает. А я лежу.

Я, давай, двигая руками и ногами, прямо на спине пополз от него. Улучил момент и соскочил на ноги. Волка не было ни видно, ни слышно.

Зато у меня за спиной слышен был шелест воды. Прямо из-под земли бил небольшой фонтанчик воды и утекал ручейком куда-то вглубь леса. Я достал фляжку, открутил крышку и наполнил ее до краев водой.

Потом зачерпнул ладонью воды и поднес губам. Перед моими глазами пронеслись воспоминания об этом годе. Как дед меня поил из той глиняной кружки.

Кормил меня из ложки, поскольку сил у меня не было даже ложку держать. Как терпеливо объяснял, как картошку чистить. Как смеялся надо мной.

И я вместе с ним, когда меня корова легнула. Как он меня учил на зорьке верхом ездить. Он ведь для меня родным стал.

Да нет, не так. Он мне стал ближе, чем родной. А может и не надо мне ничего вспоминать.

Может и не было в той моей жизни ничего хорошего, раз я оказался посреди зимы, среди леса. Не знаю, сколько я просидел в раздумьях. Но я решил, пока дед не поправится, не проводить обряд.

И я пошел обратно. Сквозь ту тропинку, которую я проложил своей спиной. Посмотрел на дорогу, волка не было видно.

Поэтому я аккуратно, чтобы еще больше не искорябаться, вылез и пошел в сторону дома. Дед все еще спал. Я подошел и прислушался к его дыханию, тихое и размеренное.

Управился с хозяйством, приготовил ужин, разбудил Евдокима. — Дед, ты это, прости меня, что я так. — Ничего, сынок, ничего, все будет хорошо.

Ты, главное, дело мое не бросай. Нужен ты им, понимаешь? Нужен. И Лере нужен.

Ох, как нужен. Помни все, чему я тебя учил. И книгу мою береги.

Нет у меня наследника, кроме тебя. И ты, мой сын теперь, нареченный, мне тебя Бог дал. Значит, дело мое правое.

Иначе канули бы все мои знания в пучине. А ты будешь продолжать. Благословляю тебя.

Он поцеловал меня в лоб и уснул. Я еще посидел возле него, да тоже спать пошел. Меня разбудила громкая кукареку, слишком громкая даже для нашего петуха.

Оно просто врезалось мне в мозг. Я открыл глаза. В окно било утреннее солнце, а на часах было половина шестого утра.

Я встал, подошел к Евдокиму и понял, он лежал на спине, скрестив руки на груди и не дышал. Мне не нужно было к нему подходить, щупать пульс или делать что-то еще. Я понял.

Евдоким умер. Хоронили его всей деревней. Он вроде и жил отшельником, да все равно любили его.

И только, похоронив старика, я решил провести обряд. Сделал отвар, выпил необходимое количество. Теперь нужно было прочитать слова.

Мать-Земля терпит, родит, помогает и не вредит. Помнишь ли, Мать-Земля, как по тебе сама Богородица шла? Как она по тебе ходила, на своих руках Иисуса Христа носила? Крепка ли моя Богородица память твоя? Именем Бога Христа память твоя крепка. Как бы и у раба Божия Богдана память заново нарождалась, день ото дня, ночь от ночи укреплялась.

Слово мое, дело Господь твое. Ключ, замок, язык. Аминь, аминь, аминь.

Как только закончил читать заклинание, на меня навалилась дикая усталость, и я без сил упал на колени. Грянул гром, хотя гроза вроде не собиралась. Мою голову пронзила дикая боль, как будто кто стрелу в меня пустил.

Я зажал ладонями голову и застонал. Изба вдруг закружилась, как на карусели, и я потерял связь с реальностью. В мою голову ворвались картинки из прошлого.

Вот я иду с бабушкой за ручку, мне лет пять, не больше. Она мне покупает мороженое. — Ты, Сашенька, ешь осторожнее, а то горлышко заболит.

Потом я вижу ее в гробу в белом платочке. Мне уже лет восемь. Отец держит меня за руку.

Мамы нет, бабушка была мне вместо мамы. Вот отец сидит на кухне пьяный, а на его коленях женщина полуголая. Он на меня орет, оплеуху отвесил.

Мне больно и обидно, а эта смеется. Вот пришли какие-то люди и два милиционера и уводят меня. Потом детский дом.

Я выживаю там. Не любят здесь бывших домашних. Отец иногда ко мне приходит и врет.

Я точно знаю, что врет, что не отдают ему меня. А я потом реву в темном углу. Вот я уже в колледже, живу в общежитии.

Учиться не хочется, скучно. Гулять хочется и вечно хочется есть. А вот мне уже восемнадцать.

Сижу в каком-то казино, играю в покер. Мухлюю. Научили.

Мне везет. Я выигрываю. Потом гуляю.

Гоняю на машине по городу. Девчонок в море. Они слетаются на мои деньги…