* Я забыла сказать свекрови, что вчера мастер починил камеры в нашей квартире….

Впервые за, Дата суда была назначена на конец месяца. Все это время Лидия Романовна словно находилась в параллельной реальности. Она металась между отчаянием и яростью, между жалостью к себе и бешенством на неблагодарную невестку, разрушившую семью.

Соседи, прослышав о происшествии, в подъезде никогда не бывает тайн, при встрече отводили глаза или, наоборот, сверлили ее осуждающими взглядами. Особенно тяжело было встречаться с Маргаритой Степановной, которая теперь знала, что ее антикварная ваза была куплена на украденные деньги. «Знаете, Лидия Романовна», – сказала соседка при случайной встрече в лифте, – «я всегда считала вас приличной женщиной.

Кто бы мог подумать, что вы…» Она не закончила фразу, многозначительно покачав головой. «Это недоразумение», – пыталась оправдаться Лидия Романовна, – «семейное дело, которое раздули до невероятных масштабов». «Семейное?» – хмыкнула Маргарита Степановна.

– То-то ваш сын с невесткой в полицию заявление подали. Видать, очень семейное. Лифт остановился, и соседка вышла, оставив Лидию Романовну наедине с жгучим стыдом и гневом.

Но хуже всего был бойкот, объявленный ее ближайшими подругами, дамами, с которыми она десятилетиями делила сплетни, чаепития и маленькие житейские тайны. Теперь они не отвечали на звонки, а Светлана Михайловна, самая близкая из них, даже отправила сообщение. «Лида, тебе лучше не приходить на мой юбилей.

Ты понимаешь, на меня все смотрят, репутация. Ничего личного, просто неудобно». Лидия Романовна провела целый вечер в слезах после этого сообщения.

Ей казалось, что весь мир ополчился против нее, забыв, какой она была всегда. Щедрый, по ее мнению, готовый прийти на помощь, когда ей это выгодно, добрый, к тем, кто ее хвалил. За день до суда раздался звонок в дверь.

На пороге стоял Игорь, осунувшийся с темными кругами под глазами, но с решительным выражением лица. «Зачем пришел? – холодно спросила Лидия Романовна, пропуская сына в квартиру. – Убедиться, что я еще жива перед завтрашним позором».

«Я пришел поговорить», – спокойно ответил Игорь. – Присядем? Они расположились в гостиной, той самой, где на почетном месте еще недавно красовалась синяя ваза. Теперь ее место пустовало.

Игорь забрал вазу на следующий день после инцидента и продал через знакомого коллекционера. Вырученные деньги они с Татьяной положили на сберегательный счет, на черный день. «О чем нам говорить? – Лидия Романовна скрестила руки на груди.

– Ты предал родную мать? Позволил этой женщине затащить меня в суд? – Мама! – Игорь поднял руку, останавливая поток обвинений. – Я не буду слушать это снова. Я пришел сказать, что завтра на суде ты получишь условный срок и штраф.

Мы с Таней настояли на минимальном наказании, учитывая твой возраст и отсутствие судимости. – О благодетели! – саркастически протянула Лидия Романовна. – Спасибо, что не упекли родную мать в тюрьму.

– Это было бы справедливо, – жестко ответил Игорь. – То, что ты делала, регулярно нарушала наши границы, обыскивала квартиру, брала наши вещи – это преступление. И дело не в пятнадцати тысячах или серьгах.

Дело в том, что ты годами вторгалась в нашу жизнь, считая, что имеешь на это право. Лидия Романовна отвернулась, не желая встречаться с сыном взглядом. В глубине души она знала, что он прав, но признать это означало бы полное поражение.

– Я пришел еще кое-что сказать, – продолжил Игорь после паузы. – После суда я не хочу видеться с тобой некоторое время. Мне нужна дистанция, чтобы разобраться в своих чувствах.

– Вот как? – Лидия Романовна резко повернулась к нему. – Это она тебя надоумила, да? Отвернуться от матери, когда ей тяжелее всего? – Нет, мама, – покачал головой Игорь. – Это мое решение.

И дело не в Тане. Дело в том, что я больше не могу притворяться, будто все в порядке. Я смотрю на тебя и не узнаю женщину, которая вырастила меня, которая учила меня честности, порядочности, уважению к другим.

Все это время ты была другой. – Неблагодарный, – Лидия Романовна вскочила с дивана. – После всего, что я для тебя сделала.

Я жизнь тебе отдала, каждую копейку на тебя тратила. А теперь ты меня бросаешь, когда я состарилась и нуждаюсь в поддержке. – Тебе пятьдесят шесть лет, мама, – устало сказал Игорь.

– Ты не состарилась. Ты здоровая, активная женщина, вполне способная позаботиться о себе. И дело не в неблагодарности.

Дело в том, что я больше не могу терпеть твои манипуляции и контроль. Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. Завтра увидимся в суде.

Пожалуйста, не усугубляй ситуацию своим поведением. Просто прими наказание и двигайся дальше. – А если я не приду? – с вызовом спросила Лидия Романовна.

– Что тогда? – Тогда выпишут принудительный привод, – пожал плечами Игорь, и все будет еще унизительнее. Не делай этого, мама, просто приди и признай свою вину. Он направился к двери, но остановился на пороге.

– Знаешь, что самое грустное? – сказал он, не оборачиваясь. – То, что даже сейчас, даже после всего, что произошло, ты не можешь просто сказать «прости». Не можешь признать, что была неправа.

Всегда легче обвинить других, чем взглянуть правде в глаза. Дверь тихо закрылась за ним, оставив Лидию Романовну в оглушительной тишине. Суд был коротким и безжалостным в своей обыденности.

Лидия Романовна, всегда гордившаяся своей репутацией, сидела на скамье подсудимых, чувствуя, как щеки горят от стыда. Ей казалось, что все взгляды устремлены на нее, осуждающие, любопытствующие, злорадные. Судья, та молодая женщина с усталым лицом, монотонно зачитывала материалы дела, словно речь шла о каком-то незначительном инциденте, а не о крушении целой жизни…